На самом деле у меня сохранились свои нежные воспоминания об этом месте, большинством из которых я не делилась с папой. Он, например, не знает, что, когда мне было от тринадцати до семнадцати лет, я блевала в этом парке по крайней мере раз в неделю. И не знает, что здесь есть канава, где я и еще семь человек из нашего десятого класса прятались все вместе, лихорадочно пытаясь избавиться от дешевого сидра в полной уверенности, что «шпики» и «легавые» пришли, чтобы арестовать нас и бросить в тюрьму. Папа не знает, что за финт я выкинула, когда Дэнни Аррингфорд попытался пощупать меня, я сказала ему, что не могу, потому что у меня нет влагалища – я была искренне уверена, что у меня его нет. Наши школьные уроки полового воспитания были такими откровенными и подробными, что я, уставившись на страшную белую птицу, решила, что невозможно предположить, что вся эта ерунда находится у меня внутри. А потом, когда Дэнни, ласково уговаривая меня, сказал, что никому не расскажет о том, что у меня нет влагалища, я всем рассказала о том, что он фригиден, и у него крохотный пенис. Думаю, Дэнни сейчас бездомный.
За эти годы многое изменилось. Не в смысле того, как это выглядит – на самом деле, все буквально то же – вплоть до последней травинки благодаря слишком заботливому микроуправлению медиума Шэрон, назначившей себя «главным ландшафтным дизайнером», – но все изменилось для меня. Парк перестал быть местом для веселья, унылой участи не-совсем-впустую-растраченной молодости и стал местом, где я спасаюсь от сложностей взрослой жизни. Я прихожу сюда, чтобы подумать и поразмышлять о своем дурацком существовании. Здесь я искала одиночества после разборок с Джен. Сюда я приходила, чтобы укрыться от доброжелательных, но надоедливых вопросов папы после разрыва с Тимом. Я приходила сюда, чтобы посидеть и оплакать свою маму.
Я люблю этот парк, но это не все нежные воспоминания.
Папа продолжает разговор.
– Я очень горжусь тобой, Ленни.
О боже, он так гордится мной. Он постоянно говорит об этом мне и Джен, с тех самых пор как стал ходить к