Я бы ни за что не отыскала «Кэтрин Хаус», если бы мама все эти годы не держала на пробковой доске в спальне номер его телефона. Одна из дверей их комнаты на первом этаже выходила на веранду, и они никогда ее не закрывали, поэтому туда без проблем можно было пробраться. Место на комоде она использовала не для хранения драгоценностей или зеркала, а чтобы заглядывать в свое прошлое, вспоминать каждое утро, доставая чистые носки, кем она являлась.
К доске кнопками крепились ее старые глянцевые фотографии, которые скрутились от времени; тогда ее волосы были бордовыми, желтыми или сине-черными. Корешки билетов в кино, на спектакли и концерты ска-исполнителей. Памятные сувениры, такие как засохший четырехлистный клевер в пакетике; открытки с изображением звездных ночей или прудов с лилиями на поверхности; поздравительные открытки; вырезка из «Виллидж Войс» со статьей о показе на фестивале короткометражных фильмов, в которой мелким шрифтом указали ее имя, а она его обвела и пометила звездочкой. В самом низу прикреплены номера служб экстренной помощи, которые всегда должны быть под рукой у каждой мамы: токсикологический контроль, местная больница, кабинет стоматолога. А под всем этим висела помятая от времени визитная карточка, на которой виднелось множество следов от булавок, словно она опасалась, что когда-то придется ей воспользоваться, чтобы сбежать.
Я не успела перед ее приходом просмотреть ящики, но забрала эту карточку. А позже, когда позвонила по номеру телефона с нее, мне ответили после нескольких гудков. Нетерпеливый голос на том конце провода, словно ожидающий этого звонка, сообщил о наличии свободной комнаты. Ее закрепили за мной, но я должна была быстро приехать к ним и заплатить наличными.
Оказалось, «Кэтрин Хаус» не так-то просто найти в городе. Я добралась от вокзала до центра, до Вест-Виллидж. Была уже близко, точнее, должна была оказаться. Но на телефоне светилась серая зона, без названия и не ограниченная улицами. Я не знала, как найти в этой серости нужный дом, не помогли и две таблички с одинаковым названием на углу улицы. На одной – Вэйверли Пл. И на другой тоже. Словно улица делилась на две части себя самой. И вот я стояла и размахивала телефоном в воздухе, когда наткнулась на нее.
Она стояла на тротуаре возле голубого фургона с засохшей грязью на колесах, хотя здесь, куда ни посмотри, на каждой улице сверкал на жаре гладкий асфальт. Фургон был припаркован перед табличкой, предупреждающей о запрете парковки, и девушка оказалась в его тени. Вероятно, именно потому я уперлась прямо в нее.
Из-за столкновения меня понесло на изогнутый знак с острыми краями, который торчал из тротуара. Чемодан повалился на бок и съехал с обочины. Вблизи фургон выглядел еще более старым, на лобовом стекле – куча измятых штрафных талонов, а на грязном колесе – блокиратор, казалось, крайне хлипкий. У девушки были длинные ресницы и короткие волосы, открывающие шею. Кожа немного