Как человек военный, верный своему слову, да ещё и привыкший не упускать ни малейшей возможности для сна впрок, Модильяни, наскоро подкрепившись, спокойно растянулся в тени ближайшей молодой ракиты и уснул, прикрыв лицо шляпой. Неподалёку прикорнулся Филипп. Заметив, как тот устало прикрыл глаза, Ирис почувствовала угрызения совести. Эти мужчины не спали всю ночь, обеспечивая её безопасность…
– Отдохни и ты, дочь моя.
Брат Тук легко вогнал в землю посох, и от того разлетелись во все стороны почти невидимые глазу брызги.
– Он покараулит и известит о возможном приближении чужаков. Брат Винсент знает мои методы, потому и не назначил караульного… Если тебе неспокойно – пройдись, да помолись, усмири мысли. А я пока прочту дневное правило, всем нам в помощь.
Ирис не совсем поняла про «дневное правило», но благодарно кивнула. Это мужчины привыкли проводить, порой, сутки в седле, а у неё сейчас ныли и спина, и ноги… Если прилечь по примеру остальных – подниматься потом будет ох как трудно. Лучше размяться.
Она наполовину пересекла жиденькую рощицу, напилась из ключа, бившего неподалёку, послушала птиц… и пошла на нечто жёлтое, видневшееся впереди в просветах деревьев. Что-то яркое, обеспокоившее, вдруг разбередившее в душе старые страшные воспоминания.
Вышла на цветущий луг и…
… вскрикнув, опрометью бросилась назад.
Не замечая, как задевают по лицу редкие ветви, чудом не натыкаясь на стволы деревьев, добежала до ручейка, и, не в силах более сдерживаться, опустилась на землю и горько заплакала. Перед глазами стояли яркие одуванчики, глазастые, пушистые, оставляющие следы от пыльцы на носу, щеках, пальцах; они выглядывали из луговой травы и улыбались ей, как в тот страшный день, когда…
Брат Тук, невесть откуда взявшийся, сидел рядом, гладил её по голове и тихо спрашивал:
– Ну, что, что тебя так напугало, дитя?
– Од-д-у… – шептала она, – о-о-дуван…
И никак не могла одолеть это трудное слово. Потому что горло вновь затянула позабытая, казалось бы, петля страха.
– А ну-ка, тише, – неожиданно сказал монах. Твёрдыми пальцами ухватил за подбородок, заставил на себя взглянуть. – Ну-ка, в глаза смотри, девочка!
Слёзы на щеках Ирис высохли сами собой. От взгляда Тука исходили спокойствие, уверенность и… защита.
– А это что такое? – Озабоченно хмурясь, он коснулся её шеи, кончиками пальцев провёл по ключицам, проглядывающим из ворота рубахи. В другое время этот жест возмутил бы девушку, но от пальцев монаха шло ощутимое покалывание, как от… рук эфенди, когда он учил