лента одна летит
отпущенная от всех гирь —
ей хорошо одной плыть
своей тишиной
беркут над ней стоит
лицом человеческим и
справа его другой
львиною головой
лента летит одна
теперь она тишина
выткал её не ты
но как красиво летит
«Невозможность меня самого…»
Невозможность меня самого
делает здесь меня,
держит внутри у льва
пещеры или огня.
Полость моя пуста,
эхо во мне Твоё
меня продолжает творить
больше, чем одного.
Ты из пустот меня
составил, прочёл, простил —
сшил из кожи мешок,
а швы до зрачков упростил.
что там, в них, вижу я? —
то, как душа горит
белая как сова – плавится
и свистит
в воздух, который Ты,
невозможность дыхания, лес
словно бы снегопад,
что пещерой во льве разверст.
«Когда земля меня подменит…»
Когда земля меня подменит
на камень, что на ней лежит —
придут невиданные звери,
чтоб землю эту перешить,
чтоб выдумать иное небо,
другие иней и сирень,
окно, стакан, кусочек хлеба,
что больше непохож на смерть,
и я, из камня белой шубы,
из рукава её, глядеть
на эти формы света буду
и прялку темноты вертеть.
Внутри норы, у этой прялки —
сидят невидимые три
зверёныша – не угадаешь
ты их прекрасные черты,
не разгадаешь, не ответишь,
но распознаешь, как тоску
о белом этом, белом шуме,
что, как молчанья кровь во рту.
«в паузах меж смертью – смертью…»
в паузах меж смертью – смертью
жизнь мерцает и бежит
во дворах, её качели
собирают перьев вжик
вжик и из пелёнок плачет
вжик и в школу не идёт
вжик как винтик на работу
вжик и там как вжик умрёт
но однажды поломавшись
выйдет винтик из пазов
и войдёт в другие двери
из своих глухих часов
«Видел ночью пожар…»
Видел ночью пожар
или пожар, которым
ночь эта стала, стадо
дыма погнав, как выдох —
это одышка неба
стала в окне морозом
там, где себя человек
выгонял в самогон и выход.
Этот пожар стоял
повсюду, то есть и был он
всем здесь, сучья в погоде
сорок своих изымая гулом
то из холмов деревьев,
то из деревьев камня
кожа вещей мерцала
снимаемая – словно улей
был