И достижения ребёнка, соответственно, должны были быть очень значительными, даже, возможно, весьма неординарными, чтобы несмотря на все эти эпохальные события обратить внимание на себя. И на него обратили внимание.
Те времена были неблагоприятными ещё и потому, что в обществе царило сильное предубеждение против раннего развития. Такие люди, как Зальцман, Кампе, Трапп много лет выступали против него с энтузиазмом и указывали на бесполезность и вред подобной поспешности, заклеймив его отдельные примеры «парниковым образованием».
Надо признать, что я, будучи их учеником, разделял их точку зрения в этом вопросе и чувствовал себя виноватым, когда видел, что происходит, когда люди как бы следуют моим взглядам – и что из этого получается.
Первые новости о Карле в публичных газетах (письмо неизвестного в «Гамбургский корреспондент», открывшего публике подробный отчет о частном и публичном экзаменах Карла в Мерзебурге[14]) были восприняты как ложь и бессмыслица. Один учёный из Дании вообще отрицал сам факт существования такого ребёнка. Но то, во что казалось невозможно поверить, вскоре подтвердилось, когда очередные публичные экзамены вызвали свидетельства, подписанные такими светилами, как Бек, Мальман, Шутц и другими выдающимися людьми, с которыми вскоре согласились учёные сообщества и университеты. Со всех сторон стали раздаваться голоса поддержки, и вскоре сам факт был принят как данное.
Этот период был весьма неблагополучен и потому, что война и её последствия потрясли все основы. Пруссия казалась погибшей навеки. Её жители нищали день ото дня, и мы присутствовали при последних днях монархии, поскольку Лохау был со всех сторон окружен саксонцами. Никакой поддержки ниоткуда быть не могло, и я был вынужден покинуть деревню, дабы Карл не останавливался в своем развитии или того хуже не скатился бы вспять.
На Пруссию рассчитывать было нечего, Франция только тянула, а не давала денег, а Саксония вообще ничего не предпринимала, и я мог оказаться просто в физической нищете, несмотря на то, что у меня был приход и сбережения, и я с семьей жил в относительном благополучии. И всё же воспитание моего сына всё ещё находилось под угрозой. Огромное количество людей опасалось печальных последствий в его отношении. «В свои десять-двенадцать лет бедное дитя умрёт или зачахнет!» – частенько слышал я, и люди говорили это искренне.
Мы переехали в Лейпциг, где сам город и Университет предложили нам приличное жильё, а сыну – отличную стипендию, после чего я смог оставить приход. Разумеется, каждый нормальный человек понимает, что это достижение стоило Карлу многочисленных труднейших экзаменов и коварных проверок.
Так же поступало и правительство Французской Вестфалии. Оно без конца экзаменовало моего сына, причем, с большими