хотел режим советской пропаганды,
питающейся кровью в той волне.
Волна репрессий развернулась
в годы тридцатые, когда в стране
боролись с кулаками, и террор тот «красный» —
он зацепил тогда вдвойне
богатых вместе с бедными, которым
жить довелось на той волне.
Что примечательней вдвойне,
что создали на той волне
спецорганы, которые вершили
все приговоры в дальней стороне.
ГУЛаг – вот аббревиатура
спецоргана, который в этой Тьме
словно конвейер создан, как во сне,
и расшифровывалось то, как Управление
всех лагерей и Главное вдвойне.
Как будто в самом страшном сне,
в том Управлении распределяли
кого куда сослать, и знали
как больше боли причинить. И мне
так хочется вам рассказать, как страшно
профессией то стало в той стране.
Надсмотрщиков лагерных там стало
намного больше, чем в любой другой стране,
престижней стало в лагерях работать,
чтоб быть спокойнее себе,
ведь тот, кто был надсмотрщиком вовсе
мог не бояться за семью вполне.
И люди шли в надсмотрщики, ну, а Тьме
лишь оставалось потирать ладони,
в восторге души пожирая их в огне.
Кроме того, году в тридцать четвёртом
был создан спецотдел большевиков
с названием «Особое совещание»
для уничтожения «врагов».
И тот отдел имел спецполномочия
по выявлению «врагов»
без прокурора, и без адвоката,
и даже без присутствия «врагов»,
мог вынести любой он приговор,
отправив в ссылку и без слов.
И далее, как всей стране в укор,
пошли репрессии в дозор,
а поводом для массовых репрессий стало
убийство Кирова55, которое признало —
в стране нужно взвести затвор.
Был утверждён особый разговор
с теми врагами, якобы, что были
виновны все в том без разбор.
И вмиг в стране той утвердили
судебного порядка приговор.
Был утверждён тогда особый
порядок разбирательств дел,
судебный приговор стал скорым,
и в десять дней укладывался он.
Повестка приходила за день срока,
и, наспех попрощавшийся с роднёй,
шёл «враг народа» к приговору,
не ведая, о чём есть спор.
Не нужен был ни прокурор,
ни адвокат, и ни свидетель,
мгновенно выносился приговор,
чтоб тут же завтра на рассвете
расстрелом завершался спор.
Обжалованию не подлежал тот приговор.
Сталин ускорил рост репрессий
внутри той партии большевиков,
где в январе тридцать шестого года
о партбилете заявил вдруг он,
и объявил