Констанция
Да, детка, к бабушке иди на ручки:
Ты – королевство ей, она – тебе
Изюминку, и вишенку, и фигу:
Добрей ее не сыщешь.
И еще она играет словом “день”, когда французский король заявляет, что люди всегда будут праздновать годовщину свадьбы Людовика и Бланки как “день счастливый”: “Как день несчастный, пусть его клянут” (iii. 1). Стиль монологов Констанции напоминает сонет cxxxv – “Желанья все в твоей сольются воле”[51] – написанный примерно в одно время с “Королем Иоанном”. В ответ на слова кардинала Пандольфа – “Не горе, а безумье – ваши речи”, – Констанция пускается в диалектические рассуждения о горе, чтобы доказать, что она не безумна:
Твои же – клевета, и это грех.
Я не безумна. Волосы я рву –
Они мои. Констанцией зовусь,
Была женою Готфрида. А сын мой –
Артур, и он погиб. Я не безумна,
Но разума хотела бы лишиться,
Чтоб ни себя, ни горя своего
Не сознавать! Придумай, кардинал,
Такое мудрое увещеванье,
Чтоб я сошла с ума – и сразу будешь
К святым причтен; не то рассудок мой,
Пронзенный горем, скоро мне внушит,
Что удавиться, горло перерезать –
Вернейший путь избавиться от мук.
Будь я безумной, я б забыла сына
И утешалась бы тряпичной куклой.
Но разум жив, и жгуче, слишком жгуче
Терзает душу каждая из бед.
Констанция – второстепенный персонаж. В “Ричарде II” лирический персонаж выходит на первый план – язык Ричарда перенимают и другие действующие лица.
Когда Буши просит королеву оставить грусть, “веселость сохранять и бодрость духа”, королева отвечает:
Для короля я это обещала,
Но для себя исполнить не могу.
‹…›
Так тяжко,
Так тяжко и тоскливо на душе!
Предчувствие мое – ничто? Быть может.
Но страшное ничто гнетет и гложет.
Буши
То призрачные страхи, госпожа.
Королева
Нет! Призрачные страхи – порожденье
Былого горя. У меня не так.
Мое ничто само рождает горе,
Как будто бы в моем ничто есть нечто
И буду им я скоро обладать.
Я знаю лишь, что ждет меня страданье.
Хотя не знаю для него названья[52].
В “Ричарде II” лирично окрашены подчас даже речи Джона Ганта: прощаясь с сыном-изгнанником, Болингброком, он советует ему воспринимать мир подобно Ричарду, то есть как актер (i. 3).
Ричард – прототип Гамлета. Его можно сравнить и с другими негодными королями, с Генрихом VI, набожным человеком, который мог бы стать монахом, но вынужден принять корону в