– А это уж вам лучше знать, – ответил старик, подпирая щеку рукой. – Я к этим патронам отношения не имею. Что же касается понятых… Зачем нам, гражданин следователь, друг другу горбатого лепить? Вы ведь про наших советских понятых не хуже меня все знаете… Спасибо, что гранатомет под кроватью не нашли…
– Я ничего не леплю, Юрий Александрович! – отрезал следователь. – Не желаете откровенно говорить – не надо… Хуже сделаете только себе – как в старом анекдоте: «Пойду пешком назло кондуктору…» Ладно, у вас будет время подумать… Собственно говоря, у меня к вам на сегодня больше вопросов нет. Но с вами хочет побеседовать оперативный сотрудник Владимир Николаевич Колбасов…
– Он хочет, а я – нет, – пожал плечами Барон. – Отправьте меня в камеру, гражданин следователь. Я устал.
– Ничего, – равнодушно ответил Задульский, вылезая из-за прикрученного к полу стола. – Колбасов уже здесь, и много времени разговор не займет. Он вас в камеру и отправит… А мне еще нужно допросить тут кое-кого, вы у меня, извините, не один…
Уже выходя из кабинета, следователь оглянулся и сказал:
– До свидания, Юрий Александрович. Рекомендую проявить благоразумие – для вашей же пользы…
– Всего доброго, – сухо бросил Михеев.
Буквально через полминуты дверь кабинета вновь открылась и впустила еще достаточно молодого черноусого мужчину, в котором Барон сразу узнал задержавшего его опера. Колбасов обладал типично ментовской внешностью – был не высоким и не низким, не худым и не толстым, с короткой офицерской стрижкой. Взгляд – жесткий, оперский, движения – уверенные… Владимир Николаевич мог бы считаться вполне симпатичным мужиком, если бы его не портила угреватая, чуть лоснящаяся, землистого цвета кожа лица…
Колбасов не спеша подошел к столу, так же не спеша бросил на него пачку сигарет, вынув предварительно одну для себя.
– Курить будешь? – спросил опер Барона так, будто расстались они лишь пять минут назад.
– Не курю я… Бросил, – качнул головой Юрий Александрович, не глядя на Колбасова.
Противно старику было смотреть на опера. В принципе, Барон относился к мусорам спокойно, а к некоторым даже с уважением. Но не к таким, как этот Колбасов. Михеев считал, что каждому в этом мире отведена своя роль: воры должны воровать, менты – ловить их… И если тебя честно переиграли – вини себя и свою судьбу, а противника сволочить нечего. Это в том случае, если игра была честной, если «за свое» к «хозяину» идешь… Но встречались среди оперов и такие ухари, которые за доблесть полагали нацепить на человека вовсе чужое – наркоту в карман засунуть, вещицу паленую… Или патроны подбросить с валюткой, как вот этот Колбасов… Таких офицеров