– Послушай совета, – все так же негромко и спокойно сказал Барон. – Во-первых, перестань ругаться, а то ведь за базар этот и ответить можно… А во-вторых, ты в тюрьме, паря, а в крытке так себя не ведут… Здесь все люди – братаны, пока обратного не выяснилось…
– Чи-иво? – Зубило хлопнул себя по мощным ляжкам. – Ты, что ли, братан? Не, я прикалываюсь, ты чё мелешь-то, дедуня?
Юрий Александрович, прислушавшись к говорку парня, вдруг спросил:
– А скажи-ка… Чего это ты, вологодский, к «тамбовцам» примкнул?
– Почем ты знаешь, что я вологодский? – удивился парень.
– Ну а откуда же? – улыбнулся Михеев.
– С Череповца…
– А это что – Бразилия, где все богатые плачут? – Юрий Александрович, улыбаясь, смотрел на бычка, девственный лоб которого не украшала ни одна морщина.
– Все, дед, ша! Сейчас ты у меня плакать будешь… Как в Бразилии…
– Совести у тебя нет, – вздохнул Барон. – На старика руку поднимаешь? Беспредел это…
Вместо ответа Зубило рывком поднял Михеева на ноги с пола, но ударить не успел – в двери лязгнула «кормушка», и в камеру ворвался грубый голос контролера:
– Михеев, на выход! Опер вызывает!
Стриженый выпустил Юрия Александровича и быстро метнулся к своим нарам. Барон неторопливо оправил рубашку и снова опустился на пол.
– Как фамилия? – бросил он контролеру. – К оперу не пойду, пусть следователь приходит.
– Чево? – удивился контролер за дверью. – Ты чево дерзишь-то? Сказано – на выход! Опер по фамилии Колбаскин… Тьфу ты, блядь, Колбасов! Ждет он!
– Пусть ждет, – пожал старик плечами. – Сказал же – к оперу не пойду! И дай мне ручку с бумагой – жалобу писать прокурору буду, права мои нарушаете…
– Ну, блин… Смотри, поплачешь потом! – рявкнул невидимый контролер.
– Это богатые плачут, – усмехнулся Юрий Александрович.
«Кормушка» с лязгом захлопнулась, и в камере снова стало тихо.
Барон вздохнул и прикрыл воспаленные глаза. Его тянуло в сон. Раньше он таким не был – по трое суток мог не спать, оставаясь бодрым и свежим. Возраст… Хотя нет, дело, конечно, не только в возрасте. Рак… Проклятая болезнь… Да, все к развязке идет, недолго осталось… Берут свое тюремные университеты… От костлявой всю жизнь бегать можно – все равно не убежишь… Да и пора, наверное… Бог дал – Бог взял…
«Мне на жизнь грех жаловаться, – думал Барон, незаметно для себя задремывая. – Могло и хуже быть… Вот только Ирину жалко… Как она теперь? Пропадет ведь без меня с таким-то наследством… Лебедушка моя… Не оставят тебя в покое… Я-то что, я пожил… Пожил?..»
Нет, не только на кабаки и женщин тратил время и деньги удачливый вор Юрка Барон. Ходил он и по музейным