Отражение сказки. Книга третья. Белоснежка с чердака. София Юн

учила танцевать, она учила меня жить во время танца. Она сделала так, что я полюбила балет и он стал для меня смыслом жить дальше. Сама же Мита почему-то не танцевала. Она показывала мне отдельные элементы, движения, но никогда не соединяла это воедино. Да и потом она всегда говорила, что прежде чем я научусь танцевать я должна сначала приучить тело к балету. Поэтому большую часть времени, мы занимались у станка, делали растяжку, отрабатывали прыжки и выворотность ног. Сначала все это больше походило на гимнастику, чем на танец. Но я не спорила. Мне все равно очень нравилось. После занятий десять минут мы сидели на полу то на одном шпагате, то на другом и вели дружескую беседу. Мне приходилось тянуться через силу. Было так больно, что потом после расстяжки я долго не могла соединить ноги вместе.

      Мита поведывала мне интересные истории о мире балета, о том как питаются балерины, как они отдыхают, как проводят день перед выступлением. Но больше всего мне нравилось когда она рассказывала мне о Жизель, о белом лебеде и ее черном двойнике, о прекрасной дерзкой цыганке Эсмеральде, о смелой Маше и Щелкунчике. Я завороженно слушала ее. В голове моей рисовались картины, разворачивалось целое поле для воображения. Голос Миты врывал меня в мир балета, музыки, прекрасных нарядов, освященных прожекторами сцен, в мир восхищенных взглядов, пышных букетов, восторженных слов. Мы с мамой всю свою жизнь жили в этом маленьком городке, и мало куда выезжали за его пределы. Потому слушая Миту, казалось, что она пришла в наш мир, с другого измерения, и все что она рассказывает, не может быть реальностью на нашей скучной земле. Мы встречались с ней каждое утро, но каждое занятие было особенным: не похожим на вчерашнее. Поэтому я всегда находилась в предвкушении нашей тренировки. Мита была непросто красивой снаружи, в ней ощущалась некая глубина. Она не стралась выказать свой ум, или значимость, но едва ей стоило улыбнуться или просто просто бросить на меня свой взгляд, как я тут же понимала, что в ней таятся бесконечные просторы эмоций, переплетенные со здравым смыслом. Она была умна, но не речь выдавала в ней это: говорила она, напротив, очень просто и не принужденно. И у нее был, как я уже в начале подметила, совершенно особенный смех. Когда она смеялась, а смеялась она часто, то заливалась как весенний колокольчик, который пробуждает все вокруг. Слыша ее смех, мне тоже хотелось смеяться даже если я не всегда понимала над чем она смеётся. Насмешить Миту ничего не стоило. Она была проста и чиста как ребенок. Хотя ей было двадцать один год, она как-то смогла сохранить в себе детскую непосредственность, и даже некие наивные искорки в своих шоколадных глазах. Я ни разу не ощутила эту большую дистанцию в возрасте. Мита никогда не подчеркивала, что она старше, как это часто любят делать местные задаваки, в особенности старшеклассницы. Время с ней летело так быстро, что я не успевала насладиться всем процессом наших занятий танцами. А когда она уходила, то мне казалось,