– Да?
– Да.
– И в чем смысл?
Я спрашивал, а глаза мои тем временем цеплялись за детали…
Я помнил, что накануне маска была телесного цвета. Сегодня же она имела прозрачно-голубоватый оттенок. В остальном же всё то же самое. Тонкий-тонкий слой синтетического материала поверх кожи, в котором намертво запечатаны приветливые черты лица.
– Зачем этот маскарад?
– А вы не знаете?
– Нет.
Из человека напротив вырвался сдавленный звук. В этот момент под пластиком несомненно пряталась усмешка.
– Вы же знаете, в каком обществе мы живём…
– Знаю.
– Тогда почему спрашиваете?
– Потому что не понимаю.
Мадлен Пихаевич услышал меня. Возможно, он на мгновение зажал во лбу некую мысль. Только вот снова понять это мне не представлялось невозможным. Можно было лишь предполагать и хитро подмигивать вопросом:
– Так что?
Мадлен Пихаевич посмотрел направо, затем налево. Он опасливой осанкой убедился, что кроме нас двоих в прямоугольном помещении больше никого нет. Чуть погодя его тело немного наклонилось в мою сторону, и заговорщицкий шепот сообщил:
– Так чертовы бабы не смогут мне ничего предъявить.
Ясно.
Тело человека напротив вернулось в исходную позицию, осанка выпрямилась.
– Ясно, – произнёс я.
И мы немного помолчали. Это ощущалось нами как краткая дань уважения к правде. А потом очень резко и с прежним задором Мадлен Пихаевич продолжил прежний разговор.
– Ну да ладно, – сказал он, – Вернёмся к нашим баранам.
– Баранам?
– Так точно. Обвинения против вас весьма суровы.
– И что?
– Я могу вас отсюда вытащить.
– Да неужели…
– Все обвинения против вас будут сняты. Вам нужно только попросить.
– И что потом?
– Вы выполните пожелание нашего хозяина. Он всё ещё надеется на вас. Он уверен в ваших способностях.
– Дудки!
– Что?
– Я сказал: «Дудки!»
– Я не понимаю этого вашего лексического эксгибиционизма.
– Ну а если по-простому: «Хрен вам на рыло!»
– Уверенны?
– Совершенно.
– Тогда до встречи.
– Лучше: «Прощай навсегда!»
– А это вряд ли.
– Ну а я говорю: «Да!»
Я злился.
В противовес мне Мадлен Пихаевич оставался непостижимо спокоен. Маска скрывала его истинные чувства. Она приветливо улыбалась мне. Она желала мне счастья, удачи, здоровья… И этим злила ещё больше.
– Прощайте, – потребовал я ещё раз, желая данного абсолюта для собственного горячо искомого успокоения.
Мадлен Пихаевич медленно поднялся из-за стола. Он больше не произнёс не единого слова. Он отодвинул стул, аккуратно задвинул его обратно. Его длинные артистичные пальцы