Марципан приветливо закивал. Комаровский говорил чистую правду. Только звание «заслуженного» ему присвоили не вчера, а десять лет назад.
– Артисты, значит? – хмыкнул гаишник. – Пляшем и поём?
– Угу, – с тем же, младенческим, выражением лица подтвердил Комаровский. – Вы фильм про Кибальчиша видели? Не старый, шестьдесят четвёртого года, а тот, что сняли спустя десять лет, с другими артистами. «Новые приключения Кибальчиша, его друзей и врагов». Не смотрели? Вчера опять по телеку повторяли. Правда, в семь утра…
– В детстве вроде бы видел, – пожал плечами гаишник. Марципан заметил, что он потеплел лицом, и рыжина его перестала быть агрессивной.
– Вот он, – Комаровский снова кивнул на Марципана, – в этом фильме Плохиша сыграл. Народный артист СССР Валентин Генералов. Не узнали? Может, хотите автограф? – услужливо предложил режиссёр.
– Да, ладно, в другой раз, – махнул рукой гаишник и зорко, по-орлиному, посмотрел на дорогу. К великой радости «сообщников», он узрел там что-то интересное. – Езжайте уж! Артисты!..
Комаровский не заставил просить себя дважды. Он нажал на газ и погнал машину так, будто ему смазали скипидаром известное место. Деньги Марципану он, конечно, не вернул. Да тот и не спрашивал. Он никак не мог прийти в себя от волнения. Всё промокал носовым платком потный лоб, а потом обмахивался им, как веером.
Свалка оказалась точно на том месте, где они и предполагали. Будь Марципан с Комаровским поэтами, они творчески содрогнулись бы при виде громадного поля, на котором недвижно стояли горы. Если б им захотелось написать про это по звучной поэме, они наверняка сравнили бы свалку с суровыми каменистыми плато Америки или с панорамой загадочного Тибета. Но в отличие от Анд и Гималаев, эти подмосковные горы состояли из слежавшихся годами слоёв мусора и прочих бытовых отходов. Под ноги всякому посетителю свалки текли ядовитые «горные» реки. Марципан подумал, что Гриша, увидев эту картину, сказал бы: «Поздравляю, товарищи! Мы на Луне!» И одержал бы в данном поэтическом турнире убедительную победу.
Комаровский притормозил у края свалки. Дальше пути не было. Они с Марципаном вытащили ковёр. Взяли его с двух концов и бесстрашно понесли в глубь территории. На свалке было тихо. Лишь ветерок посвистывал между мусорных гор, нарушая тяжёлое зловоние. Комаровский шёл впереди, а Марципан суетливо бежал за ним, придерживая тот конец ковра, где, по его расчёту, у покойника были ноги. Толстяк не выносил плохих запахов. У него дома, в гостиной, в спальне, в кухне, ванной, словом в каждой комнате стоял наизготове баллон с душистым дезодорантом. А сейчас он достал свободной рукой пахнущий сиренью носовой платок и приложил его к носу.
По первому впечатлению, на свалке не было ни одной живой души. Но прав был писатель и мелиоратор Андрей Платонов, когда утверждал, что даже «пустыня никогда не бывает пустой». Свалка тоже пустой не была. Они прошли всего несколько шагов, как прямо перед ними, навстречу друг другу,