Я оттолкнулся и поехал вниз, туда, к вероникам и ветреницам. Первые метров двадцать спуск был почти отвесным, но дальше трасса становилась более пологой, и встречный ветер затормозил мое движение. Приходилось идти вниз по склону коньковым шагом, и, пройдя метров двадцать, я всерьез утомился. Если честно, я впервые встретился с ветром такой силы, чтобы нельзя было катиться против него с горы.
Или просто это я в дурной спортивной форме? Разнеженный курортник?
Накануне вечером мы приехали в Санкт-Моритц большой компанией. Железная дорога из Цюриха проложена так, как если бы проектировщики нарочно искали живописные виды. В Санкт-Моритце на станции нас встретили водители отеля Badrutt’s Palace. Они были в ливреях, фуражках и на двух роллс-ройсах. Не дали нам прикоснуться ни к чемоданам нашим, ни к лыжам. Весь наш багаж как-то сам собой перекочевал в гостиницу, чемоданы сами собой разместились в номерах, лыжи сами собой разместились в лыжных комнатах. А мы, покачиваясь в кожаных креслах, не заметили движения. Да вот уж и стояли посреди лобби, украшенного альпийскими первоцветами. И заместительница директора говорила нам:
– Пейте побольше воды, мы тут довольно высоко над уровнем моря, – но вместо воды угощала шампанским.
Какая уж тут спортивная форма?!
Задыхаясь, я прошел еще немного коньковым шагом вниз по леднику навстречу ветру и совершенно выбился из сил. Ехать мне было недалеко. Примерно в километре ниже по склону виднелась большая станция, просторное шале, куда приходил из долины “чемодан” или “кирпич” – кабина фуникулера человек на сто, которая, несмотря на метель, до сих пор курсировала. На этой станции был магазин лыжной амуниции, центр катания на собачьих упряжках, спасательная служба и кафе, где остались мои приятели, не склонные к спортивным подвигам, а склонные к глинтвейну. Мне надо было всего лишь добраться до этой станции, чтобы опять оказаться в условиях самого комфортного горнолыжного курорта в мире. Но я не мог преодолеть этот чертов километр вниз по склону против ветра.
С каждой секундой на трассу, которая была идеально выровнена с утра, ветер наметал всё больше и больше свежего снега. Практически подо мною была уже снежная целина. Я подумал, что легче, наверное, будет катиться не по самой трассе, а по распадку вдоль нее – по крайней мере, меньше ветра. Я спустился в распадок и тут только понял, какую совершил ошибку.
Этот распадок, лощина или, не знаю, как назвать, представлял собою что-то вроде аэродинамической трубы. Если наверху на трассе ветер просто тормозил движение лыжника, то на дне распадка ветер выл, как тысяча волков, и сбивал с ног. Я упал. Довольно быстро