– Постоянно.
– Что же делать? Прятать мысли в себе? Как узнать, что я готов освободить их из себя, а окружающие не будут над ними смеяться?
– В этом прелесть хорошей мысли. Всегда найдется кто-нибудь, кто будет смеяться, но это не может тебя останавливать, – отвечает она.
– Как это может быть прелесть, если над тобой смеются?
– Интересные мысли не всем понятны. Но большей частью люди не хотят признавать это и будут смеяться над ними, чтобы прикрыть высокомерным смехом невежество. Банальные мысли понятны всем. Но будь осторожен, непонятные мысли могут вызвать у людей страх. Он очень опасен, – добавляет она и одновременно изучает, насколько хорошо я понимаю ее.
– Примечательно, что ты заговорила о страхе – моя мысль как раз об этом.
– Так твоя мысль о страхе или о том, какая я счастливая? – спрашивает она с улыбкой.
Никогда не поверю, что она усмотрела конфликт между этими двумя сюжетами.
– О том и другом. Ты счастливая, что не родилась в мрачное время и люди не боятся тебя.
Я знаю, она поняла. И все равно будет расспрашивать. Не для того, чтобы понять самой, а чтобы я понял, объясняя ей. Это ее любимое – «если что-то не понимаешь, объясни другому – тогда и сам поймешь». Я замираю в ожидании вопросов и готовый к ним. Она смотрит на меня с интересом, не выказывая намерений втиснуться в мой монолог. После короткого колебания я уступаю.
– Ты знаешь, что я понимаю под мрачным временем? – проверяю я.
– Думаю да. Средневековье? А что ты понимаешь под «люди меня не боятся»? Почему ты вдруг заговорил об этом, и почему люди должны меня бояться?
– Потому, что ты понимаешь все лучше других и всегда знаешь, что произойдет задолго до того, как это происходит. Я думаю, в средние века тебя бы объявили ведьмой. Ты думаешь, средневековье закончилось?
– Почему ты спрашиваешь? – пытается она изобразить интерес вопросом. Неудачная попытка. Я всегда знаю, когда она задает серьезный вопрос, когда искусственный, чтобы поддержать разговор, показать заинтересованность, вынудить меня открыться.
– Хочу понять, мир, в котором мы живем, справедливый?
– Мир справедлив для тех, кто может за себя постоять, – этот ответ я слышу не впервые.
Не уверен, что согласен с ним. И хотя мне тринадцать, а ей сорок, считаю, что мой жизненный опыт позволяет мне иметь собственное мнение, отличное от ее.
– А ты? Ты можешь за себя постоять? – задаю вопрос, на который тоже знаю ответ.
– Думаю, да.
– Ты считаешь, мир справедлив к тебе?
– Многое зависит от того, что ты понимаешь под справедливостью, – уходит она от ответа.
– И что ты понимаешь под «постоять за себя», – перебиваю я. – Папа мог?
– Мог, но для него было не менее важно постоять