Пытливые глаза Изобретателя прежде, чем сфокусироваться на мне, изумленно разглядывали изящные формы невидимого высоко в воздухе подвешенного двигателя сгорания далекого будущего. Восторг по всем начальным и исходным основан на точной, но к сожалению, некогда утраченной формуле вычисления октановязкости энергоносителя. Восстановленную формулу в комбинации с числами Фибоначчи можно в дополнение к техническим возможностям с гарантированным успехом использовать в расчете выигрышных номеров еженедельной лотереи.
«Я доверяю вам. Вы ее сын. Этого достаточно». Вот… и этот тоже. Так искусно изъясняется глазами, что окончательно потерял то ли умение пользоваться словами, то ли желание. «Знаю, – продолжает он, – физика, химия и математика – ваша сфера. Мне нужна ваша помощь. Не беспокойтесь, я готов к соавторству. Полагаю, и вы мне доверяете. Тут у меня сертификаты, лицензии, авторские права, свидетельства. Но это все потом. Не отвлекайтесь. Идите же. Она вас ждет»
Отворясь ко мне, доверчивыми, откровенно говоря, не очень убедительными немыми монологами, они чуждаются друг друга. Эдакая вялая, прикрытая демонстративно вежливой гримасой терпимости, отстраненность.
Позади история, популярные пьесы, талантливые изобретения, нашумевшие статьи – впереди медленное сытое увядание в чужой незнакомой стране, о чем можно не думать, не замечать или с достоинством отрицать, если только не заглядывать в лица окружающих и не узнавать себя, реального, в отвратительном зеркале их угасания.
***
Вот и она. Неподвижный взор ее направлен в неопределенный сгусток невидимости, единственная поселенка этого дома, прочитать которую я не в силах. Услышать ее монолог не в состоянии… И есть ли он у нее?..
Приближаюсь к ней. Даю возможность заметить себя раньше, чем «а вот и я», привыкнуть ко мне, принять после всего, что случилось, и если это так важно, простить. Я готов не узнать ее или что-то в ней, такой непредсказуемо знакомой в ее прошлой домартовской жизни.
Ее улыбка, рожденная на Илае, с безразличной инертностью проплывает сквозь прозрачного, бестелесного меня, не коснувшись ни единого листочка-лепесточка, ею же во мне и выращенного. После сумбурного нагромождения сомнений взгляд неуверенно возвращается амальгамой любопытства, смутных воспоминаний далекой прошлой жизни, непозволительности разглядывания незнакомых, поисков неуловимой тени, промелькнувшей или только почудившейся на безлунном безлюдном пустыре. Время спотыкается и начинает беспомощно увязывать в болоте смутных воспоминаний. Нет, ничего, ошиблась… опять ошиблась. Утомленный взгляд сдается, с затаенной надеждой