Меня мало смущает публичность момента. Напротив, впитываю естественную среду обитания мамы. Краем глаз изучаю застывшую в ожидании ее новую незнакомую мне семью.
– Илай, – с улыбкой догадывается она, несколько даже удивляясь легкости предложенной задачи.
– А кто еще?
Девушка берет меня за руку, полагая, это поможет в процессе распознавания или поддержит в случае провала. Пытаюсь выразить признательность действующими к этому моменту средствами. Свинцовый комок добрался до горла и не только лишил возможности выразить благодарность словами, но начал цепко въедаться в обычно хорошо организованный распорядок моего дыхания, но был еще только на пути к глазам, и не препятствовал сделать это взглядом.
Журналист и Изобретатель трогательно отворачиваются, добровольно исключая себя из ватаги свидетелей малоприятной сцены неузнавания. Актриса сострадательно и угрюмо улыбается, утаивая в уголках губ печальное «Вот и вы тоже испили из этой грустной чаши непризнания».
Мама напряглась в поисках исправного ответа и скоро догадалась, что не текст, а, вероятно, интонация ее ответа – причина разочарования. Или возможно, незнакомый кого-то смутно напоминающий мужчина рядом с Илаем, пытающийся вести себя непринужденно и доверчиво, имеет загадочное отношение к происходящему. Это дает ей право на дополнительный взгляд и даже улыбку, разбавленную учтивым вниманием и щепоткой приятности, сплетение которых могло показаться радостью неопытному взору.
Меня взгляд пронзил вежливостью и пустотой. Видел его сотни раз, и каждый – центр зрачка был устремлен в каких-то чужаков, которые ничего не знали о существовании ее мира. Тем более не догадывались, что он означает и каково это – принадлежать ему. Сейчас, когда зрачок в центре ее все таких же прекрасных, но утерявших глубизну глаз, это я не принадлежу нашему миру, но как никогда раньше и как никто другой знаю, что значит быть его составляющей.
Все более отчетливо вижу тщетность ее усилий. Обитатели воспринимают учтивую улыбку иначе. Они знают ее другой. Неузнавание – неожиданность для них. На их планете она воплощение здравого смысла и великолепной памяти. Позабыв тяжбу за пространство, интерпретируя надетое на ней выражение как радость, они ослабляют напряжение и выражают вялое молчаливое удовлетворение.
Мы по-прежнему в центре внимания, но теперь оно тяготит меня.
***
В разгаре детства я – большой почитатель и знаток геометрии – назвал ее улыбку неэвклидовой. Она не вмещалась в угрюмое убогое трехмерное пространство и уносила меня в другой мир – невидимой и несбыточной реальности для всех вокруг.
Улыбка была приглашением в завлекательное путешествие. Куда? – даже завершая странствие, я не всегда знал, куда оно привело и чем закончилось.
***
Ты учила меня.
«Даже