Разгоряченный, охваченный безумием пляски, Данила, однако, успевал зорко следить за цыганкой. И когда Свистунов обнял ее, он вспыхнул весь и закричал девушке что-то по-цыгански. Груша вскочила и ворвалась в круг. Данила громче ударил в ладоши и яростнее запел плясовую…
Ночь прошла в шумном угаре. Николай Никитич впервые был пьян. Свистунов оставался неизменным. Цыгане пили вино, разливали его, шумели, – разгул лился через край. Пошатываясь, Демидов вышел в коридор, ощупал кошелек и с огорчением подумал: «Все, выданное батюшкой, спустил…»
За окном прогремели бубенчики: гуляки покидали «Красный кабачок». Зал опустел. Николай Никитич вернулся в комнату и мрачно предложил:
– Пора и нам!
Он полез за деньгами, но поручик решительно отвел его руку:
– За все плачу я! Слышишь? – Он выхватил пачку ассигнаций – и вручил Даниле: – Бери!
Цыган жадно схватил деньги и упрятал под жилет.
– Эх, черт! – горестно выкрикнул Свистунов цыгану. – Погасил ты мое горячее счастье… Ну, Груша, прощай!..
Цыганка мелкими шагами подбежала к нему и поцеловала в сухие губы.
– Это можно, в нашем обычае! – спокойно сказал Данила и поклонился гостям: – Благодарим-с, господа!
– Сатана кабацкая! – отвернулся от него поручик. – Идем, Демидов, отсюда!
Оба вышли из кабака. На востоке яснело сизое небо. Запоздалые тройки уныло стояли у подъезда. Из-за угла выбежал Филатка и пожаловался Демидову:
– Батюшка, почитай, все спустили! Эти сатаны умеют подчистую господ потрошить! – Он взглянул на восток и часто закрестился: – Спаси, господи, нас от цыганской любви! Она, как пламень, пожрет все, а после нее только и остается один пепел да пустой кошелек!
– Слышишь, Демидов? – сказал поручик, забираясь в карету. – Твой холоп, поди, и не знает, что есть возвышенное чувство? Ах, любовь, любовь! – вздохнул он и зычно закричал ямщику: – Погоняй!
Над Санкт-Петербургом стояла синяя дымка. Дорога еще была пустынна, и в свежести осеннего утра особенно грустно заливались бубенцы под дугой…
Всю неделю колобродил Демидов с однополчанами.
После бурно проведенной ночи он до полудня отсыпался, затем приказывал закладывать карету и снова выбывал в город.
Столичные увеселения увлекали старых и молодых. Вся петербургская знать восторгалась новым балетом «Шалости Эола», в котором пластикой и грацией танца пленял знаменитый танцовщик ле Пик. Демидов, который досель не видел ни балета, ни театра, был ошеломлен. Разве мог он пропустить хотя бы одну постановку и не полюбоваться на привлекательных русских балерин Наточку Помореву и Настюшу Барилеву? Что могло быть очаровательнее этих созданий? И как можно было не сделать им презента и не увлечься? На Царицыном лугу имелся театр, а в нем подвизалась русская вольная труппа. Крепостной певчий Ягужинского – Михайло Матинский написал и поставил презабавную оперу «Гостиный Двор». Все роли игрались актерами до слез уморительно. После театра