– И вот надо же – вновь перед ним стоит, отчета требует барон Роман Федорович… – шепчут губы старика.
– Спокойнее! – осек его незваный визитер, горделиво прохаживаясь перед Оссендовским.
Пистолет он уже давно спрятал в кабуру, понимая, что и с голыми руками способен заставить поляка сделать все, что понадобится.
В том числе и признаться в прошлом, подробно рассказать все о ценностях предка Курта Штернберга.
Только, прежде чем начать настоящий допрос, он счел возможным представиться:
– Барон, да только не тот! Не Роман, а Курт фон Штернберг, – даже теплее стало на душе у посетителя от того, что отметил хозяин его сходство со знаменитым родственником.
Эсэсовец не скрывал, что гордится своей родословной:
– Вы, как ч правильно полагая, не кто иной, как сам знаменитый доктор Оссендовсний?
Словно очнулся старик от наваждения.
Прояснился взгляд.
Понял, что не дьявол в образе Унгерна пришел по его душу, требовать ответа за доверенные сокровища…
Только, как ни стар, ни тщедушен, а молчит о том:
– Как и куда дни и недели скрипели колесами тяжело груженные телеги золотого обоза? Куда под дулами маузера гнал людей, торопил, опасаясь погони?
Не верил, что утаил Унгёрн от красных суть их секретного разговора. Ждал погони. Но ее не было.
Более того, во многих местах встречали его тайные члены унгерновского буддийского военного ордена – помогали сменить лошадей, давали провизию, едва услышат известный им, да Оссендовскому, назначенный бароном пароль.
Потом, много лет спустя, прознал о казни несостоявшегося-таки монгольского диктатора.
О долгих допросах, о требовании красных:
– В обмен на, жизнь выдать сведения о том, куда дел награбленные в Урге и походах ценности.
Сулили и многое другое.
– И все же промолчал Роман Федорович, не выдал, – от чего еще более зауважал его бывший товарищь по монгольскому «сафари».
Утверждали очевидцы, что даже в улыбке дрогнули генеральские рыжие вислые усы, когда у стены в смертный час услышал:
– В последний раз спрашиваю – где алмазы, гражданин барон?
Не ответил, предпочел молча взглянуть в дуло, наведенного ему в лицо, револьвера.
Тот выстрел по приговору Сибревтребунала, после казни, оставил на земле лишь одного посвященного в тайну – Оссендовского.
Теперь больного, дряхлого старика, такого доступного любому. В том числе и этому, пахнущему дорогим французским парфюмом, молокососу в ненавистной гестаповской форме, готовому растерзать старика своими крепкими жилистыми руками, затянутыми в черные лайковые перчатки.
– Где состояние барона Унгерна? Он Вам его поручил! – настойчиво, уже которую минуту, тряс старика Курт. – Говори, все равно подохнешь, не взять тебе с собой золото в могилу.
Однако старик молчал.
Выговорившись