Рыхлый снег по щиколотку скрывал его ноги в крепких хромовых сапогах:
– Сразу видно, что здесь всю зиму не привечали гостей, – еще раз отметил про себя Курт.
Предположение подтвердилось, когда визитер уперся в заколоченную гвоздями дверь. Все говорило о запустении и особенно – грязные разводья на застекленных дверных шипках.
Пришлось идти вкруговую, в надежде отыскать другой доступ в жилище.
Он не ошибся.
Нашел «черный вход», ведущий внутрь из заброшенного теперь сада на обратной стороне особняка.
Эта дверь открылась легко – от простого толчка.
Веранда же внутри при осмотре оказалась еще более нежилой и запущенной, чем можно было представить.
Но когда посетитель решил идти дальше, из очередного дверного проема пахнуло застоявшемся спертым воздухом давно не проветриваемого, но вполне обитаемого помещения.
Тусклый полумрак, не рассеянный до конца даже светом из окон, наполовину зашитых фанерными листами, не позволял сразу оценить обстановку.
И тут тяжелый воздох и кашель из дальнего угла заставили гестаповца схватиться за оружие:
– Кто здесь? – гаркнул он, поводя по сторонам стволом, выхваченного из кабуры, вороненого «Вальтера».
Ответа не последовало, но подойдя поближе, Курт Штернберг сам убедился, что никакой опасности для него нет.
Из-под горы наваленного трепья, старых шуб и ватных одеял на него глянуло желтое восковое лицо, измученного голодом и болезнями старика.
– Господин Оссендовский, не правда ли? – успокоился и от того даже усмехнулся былому страху офицер.
Чтобы разглядеть хозяина лучше, он чиркнул перед его лицом никелированной зажигалкой с семейной монограммой по массивному корпусу.
Высокий узкий, язычок пламени затрепетал под его дыханием, осветив и для, сидевшего в кресле, старика обличие эсэсовца с его продолговатой физиономией, не особо украшенной рыжими, опущенными по углам рта, усами.
Дополняла увиденное Оссендовским высокая офицерская фуражка с серебряной эмблемой мертвой головы над скрещенными костями.
– Барон! Неужели Вы. С того света по мою душу? – слабо воскликнул старый поляк и едва не лишился чувств от волнения.
Почти месяц прошел с того дня, как Фердинанд Оссендовский остался один в, снятом им еще до войны, особняке.
Видно, что-то случилось с приходящей домработницей, и теперь ему – жалкому, парализованному старику только и оставалось, что дожидаться здесь, в похожей на могильный склеп, спальне конца своей бренной жизни.
И это видение в его замутненном сознании разбудило целую волну переживаний:
– Барон, Вас же красные расстреляли? Я точно слышал! – прошамкал он беззубым ртом.
Однако, Оссендовский не всегда был таким старым, больным и беспомощным. Более того, сам барон Унгерн, познакомившись с ним на охоте во время первой мировой войны, пригласил с собой:
– Получил новое назначение у Керенского –