Миссией Леи Гольдберг было – воспитание литературного вкуса поколений детей, родным языком которых стал возрожденный иврит. Она полностью выполнила, всем трудом своей жизни, эту миссию, которую в детстве ощущала как что-то интимное, глубинное и от нее не зависящее.
«…Вчера я написала стихотворение на иврите и начала писать рассказ на русском…» – пишет двенадцатилетняя Лея своей подруге.
В двенадцать лет она читает на иврите Бренера, Гнесина, Шофмана. Ходит на симфонические концерты, слушает произведения Шуберта, Чюрлениса. Ходит в театры. Свои впечатления и критические заметки излагает в письмах к подруге и в дневниках.
«Сегодня мы были в галерее Чюрлениса. Там есть одна картина Рубенса, которая была там раньше, она прекрасна, но я должна признаться, что любая картина Чюрлениса производит на меня большее впечатление», – записывает она в дневнике.
В тринадцать лет она читает на русском, немецком и на иврите. Читает ТАНАХ. В четырнадцать лет в письме к Мине просит прислать ей какую-нибудь книгу на немецком, «лучше всего Шиллера»… Переводит на иврит Блока. И еще – учится рисованию.
Она пишет Мине: «Вчера я взяла в библиотеке „Дворовый пес“ Ури Цви Гринберга. Это его последняя книга. Ты о нем слышала? Я только начала его читать. Производит очень хорошее впечатление книги, которая впитала настоящую боль. Настоящую боль. Несмотря на то, что в ней, как и в большинстве книг Гринберга, публицистика превалирует над поэзией. Но это не страшно. Мне кажется, что нам сейчас нужны такие книги».
А вот – по поводу самоощущения и самоидентификации, в возрасте четырнадцати лет: «Мне здесь не с кем разговаривать… У них нет философии, они еврейки потому, что случайно родились у еврейских родителей, для них Эрец Исраэль – просто мечта какой-то сумасшедшей компании, для них это страна, как все страны, в которой жить не так комфортно, как во Франции…»
Учитель
Дневники четырнадцати лет: «Любовь? Не является ли это самой недосягаемой мечтой, самой большой ложью человечества? Действительно ли однажды на этом свете двое любили друг друга? Мне сейчас кажется, что нет»… «Я прошу так мало. Я прошу, чтобы появился хотя бы один человек, которому я смогу читать то, что я пишу. И такого нет…»
Первой любовью двенадцатилетней школьницы Леи Гольдберг был старшеклассник по имени Нахум Левин (впрочем, она и не подумала поставить его об этом в известность…) Вот строчки из ее дневника в возрасте тринадцати лет: «Я смотрю на каждую страницу своего дневника, как на некое новое художественное произведение, которое очень ценно для меня, и только для меня. Он, конечно, не знает, и даже не представляет себе,