В конце концов с берега Кинерета приходит известие о том, что рядом с мужской сельскохозяйственной фермой – той самой, на которой работает компания «Бе-Яхад» и другие ребята, которые к ним присоединились – выделено место для женской фермы Ханы. Есть помещение для пятнадцати учениц и участок земли.
Это был самый первый феминистский проект сионистов. Сионистские деятели долго отказывались выделять средства для обучения женщин сельскому труду. В конце концов их заставили это сделать их жены…
Хана и Рахель едут на Кинерет. Рахель становится первой ученицей Ханы. Вскоре учениц уже четырнадцать, к группе присоединяется также Шошана. Хана дает им уроки ботаники. У них есть экспериментальный огород, коровник, птичник. Наряду с молодыми людьми, без поблажек, они занимаются посадками эвкалиптов для осушения болот.
…И начинается счастливейший период в жизни Рахели. Она рассказала о нем позже в очерке «У озера», написанном на русском языке для еврейского журнала в Одессе:
«Мы вставали до зари. Так рано, что казалось: мгновеньем раньше – и застали бы ночь врасплох, подглядели бы, подслушали ее ночные тайны. Первый взгляд – озеру. Оно спало в этот час и чуть серело в рамке сизых, тоже сонных гор.
Один берег – наш, где каждый камешек знаком. Справа, ближе к Иордану, он подымается невысоким холмом, и сколько алого маку, пестрых анемонов, желтых одуванчиков празднуют на его склонах свою единственную весну! Слева, где земля ровнее, растет маленькая пальма, под которой, бывало, мечтаешь часами; одинокая, маленькая пальма, неведомо как поднявшая здесь свою венчанную голову. Там, дальше в Тивериаде, заросли олеандров, могучая, нарядная растительность, подчеркивающая щедрость юга. Другой берег – чужой, далекий. Вся ширь Генисаретского озера легла между нами и им. Высятся горы Харана, серые поутру, сиреневые днем, багряные на закате. Влекут к себе, как все потустороннее.
…Как проходил день в «Кинерете»? Заря занималась, когда мы брались за работу. Нас было четырнадцать. Мозолистые руки, босые, загорелые, исцарапанные ноги, задорные девичьи лица, горячие сердца. Воздух кругом звенел от наших песен, говора и смеха. Заступы мелькали в воздухе без устали. На минутку остановишься, утрешь потный лоб краем «кефии» и бросишь любовный взгляд на озеро. Какое оно было благостное. Голубое, голубое, невыразимо голубое, веющее миром, врачующее душу. Кое-где виднелись крылатые рыбачьи барки, скоро задымит крохотный катер, что раз в день перевозит