– А вызвать во мне какие-то чувства он не сумел. Нужно с мужчиной спать до того, что ты замуж выходишь. Постель – это индикатор. Там всё ясно становится, – тётя делилась со мной своим жизненным опытом.
Когда началась вторая Мировая война, Григория в первые же дни забрали на фронт.
Дедушка собирался в эвакуацию. Следовало поторапливаться, немецкие войска приближались очень быстро по направлению к Киеву.
Он закопал все свои сбережения под деревом в саду, засунув деньги в кожаный портфель, в присутствии своего сына на случай, если с ним что-то случится, чтобы сын знал, где хранится состояние.
Все остальные ценности: золотые монеты, бабушкины украшения, которые успели приобрести к этому времени, – забрали с собой в эвакуацию. Кроме того, они везли несколько чемоданов одежды, подушек, постельного белья, столового серебра и один небольшой сундук, в котором хранились бабушкины наряды – подвенечное платье, горжетки и муфточки; чернобурка, которая накидывалась на костюм или пальто; шали из тончайшего шёлка; несколько шуб; платье, в котором бабушка жертвовала бриллианты молодым коммунистам. Эти сокровища продавались на рынке. На вырученные деньги покупалась мука, крупы, птица.
Когда Левинштейны вернулись после эвакуации в Сквиру, то обнаружили, вернее, не обнаружили евреев – жителей города. Большинство лежали в общих могилах. Погибших солдат, как мой дядя Марк, брат моей мамы, или сыновья Доры Осиповны, подруги моей бабушки, хоронили на местах их гибели, в братских могилах, не соблюдая никаких ритуалов – ни иудаизма, ни ислама, ни христианства. Братские могилы роднили в буквальном смысле все народы, расы, нации, веры, как ничто другое. Погибших хоронили одинаково. Ещё один аргумент, что перед лицом смерти все равны.
Деньги, закопанные дедушкой под яблоней-антоновкой, частично сгнили. Те банкноты, которые уцелели, а их было немало, из-за обмена денег после войны десять к одному превратились в прах. Дедушка, как и многие другие, боялся менять крупные суммы, так – по мелочам.
Из дома вынесли всю мебель, остался стульчик от пианино, доживший до моих дней. Но и тут моя бабушка не дрогнула. Она обошла всех соседей-украинцев, оставшихся в городе при немцах, с большими скандалом и угрозами сдать их властям за сотрудничество с гитлеровцами. Её тут же убеждали, что ничего подобного не было, они, наоборот, прятали у себя евреев и заодно их вещи. Все бабушкины сокровища: комоды, буфеты, письменный стол и шкаф, старинные ковры и даже античный письменный прибор, доставшийся позже мне, – вернулись в дом тем же путем, что были унесены. Со временем докупили новый кожаный диван, кресла и большой стол со стульями в гостиную.
Изменилось единственное – её отношение к сундуку с нарядами, который, как верный друг, прошёл с ней всю войну, гораздо обмельчав. Наряды больше её не интересовали.
Иногда она открывала свой сундук проветрить, мы тут же облачались в платья со споротыми