Судил в Сквире судья со странной фамилией – Гусак, еврей по национальности. Безграмотный народ, когда дело доходило до каких-то важных писем, бегал к Гусаку домой с просьбой написать прошение или жалобу. После чего они приходили к дедушке Мише отредактировать и подправить написанное.
Ходили слухи, что это по доносам Гусака репрессируют простых граждан. Думаю, что и других доносчиков хватало. Гусак понимал, что полуграмотного брата моей бабушки Лизы Меера ни одна разведка мира не взяла бы в агенты. Невежественные дружки Меера, которые не совсем понимали значение слова «шпион», так как плохо говорили по-русски, могли предполагать, что такое возможно.
Сегодня потомки Гусака живут в Хайфе. Я с ними знакома.
Личность Сталина меня не удивляла и не занимала. История полна именами самодуров, извергов, тиранов, деспотов, детоубийц типа Калигулы, Цезаря, Нерона, Ивана Грозного, Чингисхана, Гитлера и других.
Мне как-то попала в руки книга о первом китайском императоре – Цинь Шихуанди. У меня кровь в жилах стыла от его методов расправы с неугодными. Он казнил их сам, сжигал библиотеки вместе с учёными мужьями.
Его методы расправы с собственным народом были во многом идентичными со сталинским. Но советский тиран и узурпатор по сравнению с первым императором был просто лапочкой-душечкой.
Власть и психические расстройства: социопатия, мегаломания, как атрибуты власти, – это особая, неизученная тема, которой следовало бы заниматься социологам и психиатрам.
Гораздо больше меня изумляли люди на местах, которые доносили, закладывали, пытали, издевались, отправляли на Колыму и на Соловки, на смерть своих сограждан, коллег. Что им было до маминого дяди Меера, который с трудом писал по-русски свою фамилию? Что это давало таким же полуграмотным, совсем не агрессивным людишкам? Чувство собственной значимости?
Когда переделывали большую синагогу под райком партии, дедушка спрятал у себя старинные свитки, которые хранились в особом шкафу, и Ветхий Завет, изданный в семнадцатом столетии.
Кто-то из своих же братьев-евреев донёс об этом властям. У дедушки в доме произвели обыск, священную книгу и свитки изъяли; дедушку арестовали. Я не знаю, во сколько обошлось откупиться (деньги собирали всем городом), но знаю, что суммы были баснословными для того времени. Левинштейна выпустили, а ценные фолианты были ему возвращены. Дедушка хранил их, в глубине души надеясь, что однажды падёт диктатура пролетариата, синагоги восстанут из пепла, как, впрочем, и другие святые места.
Когда дедушка умер, мой папа хранил эти реликвии до отъезда в Израиль. Он был бы рад кому-то их передать, да не нашлось никого. В семье остался один человек – Алексей Бродский, коммунист и член партии, которому можно было поручить ценные вещи.