– Говорят, что да, – отозвалась Марилла, – и, вероятно, будет продолжать и дальше в том же духе. Но все уже бросили ждать, что это ухаживание к чему-нибудь приведет.
– На месте Теодоры я бы его немного поторопила, вот что я вам скажу, – заявила миссис Линд. И не может быть ни малейшего сомнения, что именно так она и поступила бы.
Было среди писем и столь характерное для Филиппы, небрежно и наспех нацарапанное послание, почти целиком посвященное Алеку и Алонзо, тому, что они сказали, что сделали и как выглядели при встрече с ней.
«Но я все еще не могу решить, за кого из них выйти замуж, – писала Фил. – Я очень хотела бы, чтобы ты приехала и решила за меня. Кому-то придется это сделать. Когда я увидела Алека, у меня сильно забилось сердце и я подумала: «Должно быть, он – тот самый!» Но когда пришел Алонзо, мое сердце снова забилось. Так что сердцебиение не признак, хотя, судя по всем романам, которые я читала, должно им быть. Уж твое-то сердце, Аня, забьется только в присутствии самого настоящего прекрасного принца, правда? С моим же что-то явно не в порядке. Но время я провожу совершенно великолепно. Как бы я хотела, чтобы ты была здесь! Сегодня идет снег, и я в восторге. Я так боялась, что Рождество будет зеленое – терпеть его не могу. Когда Рождество – какая-то грязная, серовато-коричневая штука, у которой такой вид, будто ее сто лет назад положили куда-то отмокать и с тех пор она там и лежала, это называется зеленым Рождеством! Не спрашивай меня почему. Как говорит лорд Дандрери[32], «ешть веши, которых ни один шеловек не в шилах понять».
Аня, тебе случалось когда-нибудь сесть в трамвай и вдруг обнаружить, что нечем заплатить за проезд? Со мной такое произошло на днях. Это совершенно ужасно! Когда я садилась в трамвай, у меня был пятицентовик. Я точно знала, что он лежит в левом кармане моего пальто, и, усевшись поудобнее, сунула туда руку, чтобы нащупать монету. Ее там не было. Меня пробрала холодная дрожь. Я сунула руку в другой карман. И там нет. Меня снова пробрала дрожь. Я пошарила в маленьком внутреннем кармашке. Все напрасно. Меня пробрали две дрожи враз. Я сняла перчатки, положила их рядом с собой на сиденье и еще раз обшарила все свои карманы. Монеты не было. Я встала, встряхнулась и затем посмотрела на пол. В трамвае было полно людей, возвращавшихся из оперы, и все они таращились на меня, но мне уже было не до таких мелочей.
Но монеты я найти не могла. Я сделала вывод, что, должно быть, случайно сунула ее в рот и по неосторожности проглотила.
Я не знала, что делать. Неужели кондуктор, думала я, остановит трамвай и с позором высадит меня? Смогу ли я убедить его, что являюсь всего лишь жертвой собственной рассеянности, а не беспринципным