Один епископ сделался предметом насмешек Брюскэ; это духовное лицо очень боялось смерти и даже никто из приближенных не осмеливался произносить слова «умер», а обыкновенно говорили: «он болен, но теперь совершенно здоров». Однажды, епископ возвращался в свой замок, отстоявший на одно лье от города, который был его местом службы. Брюскэ узнал этого человека с таким странным характером и поехал вслед за епископом; пришел в его замок, раскланялся с хозяином, попросил у него благословения, отведал предложенного вина, поблагодарил его преосвященство и сказал, что должен оставить замок, так как ему необходимо было в тот же вечер быть в городе; затем, попросил метр-д’отеля снабдить его письмом, чтобы можно было достать свежих лошадей в городе, когда он поедет дальше. Заручившись письмом, Брюскэ переменил на нем адрес и написал новое письмо, стараясь подражать почерку метр-д’отеля, выводя длинные готические буквы, именно такие, над которыми смеялся Эразм, говоря, что все знатные люди пишут такими буквами, благодаря своему полному невежеству в науках. потому что они считали такое знание слишком унизительным для себя. Прибыв в город, Брюскэ представил это подложное письмо викарию, который, прочитав его, был очень удивлен, узнав из письма, что епископ на пути в замок был очень утомлен и скончался от апоплексического удара, приехав в замок; епископу не пришлось, как он этого всегда желал, умереть среди своей дорогой паствы. Поэтому прислуга замка просит, чтобы духовенство города прибыло в замок с надлежащей церемонией для перенесения тела епископа в собор. Лишь только в городе разнесся слух о смерти епископа, как тотчас город был увешан черными флагами, заказан гроб и воздвигнут катафалк.
На следующий день, с самого раннего утра, в замок прибыло духовенство из города с траурной колесницей, чтобы перевезти тело. В это время епископ спал невозмутимым сном; но погребальное пение разбудило его, он, испуганный, вскочил со своей постели, позвал слуг и спрашивал их, что это значит. Конечно, всё это скоро открылось и представьте себе негодование епископа.
Однако, при дворе Генриха II был соперник Брюскэ вполне его достойный и который, хотя и был маршалом Франции и принадлежал к одной из знаменитых фамилий Флоренции, но все же не пропускал случая отвечать на мистификации королевского шута. В этой борьбе с ловким флорентийцем не всегда последнее слово оставалось за Брюскэ. Но тут мы опять вернемся к Брантому, который посвятил двадцать страниц своей книги, где описывается борьба, происходившая между Брюскэ и маршалом Строцци.[52] «Маршал Строцци очень любил задевать Брюскэ и вел с ним постоянную борьбу; точно также и королевский шут отвечал ему шутками и остротами на все его нападки.
Однажды во дворце было большое празднество и маршал Строцци явился в полном параде; на нем был великолепный плащ черного бархата, вышитый серебром по тогдашней моде. Брюскэ очень завидовал такому красивому плащу и хотел посмеяться над маршалом. Шут отправился в королевскую кухню, взял свиного