– Призаду-умался он! – передразнил Кнуров паратовские интонации, —раньше надо было думать! А таперича ты, Серёженька, полный банкрупт! И находишься всецело во власти распоряжениев достославнейшего Николая Капитоновича, – на последних словах Кнуров тоже покосился в сторону карандышевской качалки, – хто ты есть теперь? Голодранец! Голодра-анец, гы-гы-гы! – и уже тише, дыша Паратову в ухо, прибавил совершенно другим тоном: – говорил я тебе, бабы да кабаки доведут до цугундера! Чего, в самом деле, ко мне не мог обратиться – покалякали бы о делах твоих скорбных, да и помогли бы! Мы же друг дружке люди всё таки живые, а не крокодилы, не леопардусы какие, так?
«Ага, попади к тебе в должники, живьём съешь, не подавишься» – подумал Сергей Сергеевич, глядя в маленькие и злые глазки Кнурова; ему хотелось съязвить в ответ что-нибудь обидное, а ещё лучше – врезать кулаком по этой бородатой харе, но воля была словно парализована; неизвестно, чем кончилась эта затянувшаяся пауза, если бы не очередное неожиданное явление Ларисы Дмитриевны.
Выскочив, словно чёртик из табакерки, откуда-то из недр парохода, Лариса принялась скакать по палубе, щёлкая своей дурацкой плёткой направо и налево, и истошно вопить: « – Антракт, негодяи! Все к столу! В очередь, сукины дети, в очередь! Кушать подано – давайте жрать, пожалуйста!» – и что-то ещё на старофранцузском.
Началась страшная кутерьма: сновали стюарды в белоснежных куртках, разнося подносы, уставленные шампанским, пивом «Симбирская Корона», уже знакомой читателю «Волжской гомырой» и разнообразными закусками – было видно, что на угощение Николай Капитонович не поскупился; между стюардами то тут, то там мелькал специально нанятый на этот день Карандышевым трактирный половой Прошка – из многочисленных карманов злодей извлекал самую разнообразную гадость: сушёных мух, живых дождевых червей и опарышей, ржавые канцелярские кнопки, гайки, гвозди, мелко настриженную конскую щетину, головки репейника, побывавшие в использовании патентованные французские резинки доктора Кондома и ещё неизвестно, что; все эти сувениры Прошка незаметно разбрасывал по бокалам, тарелкам с закусками и сиденьям стульев, не забывая время от времени куда-либо смачно плюнуть или оглушительно сморкнуться; с нижней палубы потянулись таборные цыгане – они пели грустную песню «Ой, да не вечерняя заря», а присоединившийся к ним Вожеватов ехал на шее цыганского барона – страшноватого кривоногого горбуна с заросшим бородой до самых глаз лицом, время от времени целуя его в лысину. Тут же, попадая всем под ноги и всем мешая, крутилась Лариса Дмитриевна: пользуясь толчеёй, юная нимфоманка норовила потереться грудью то о спину Паратова, то о кнуровский живот, то ухватить князя Лесбийского или кого-нибудь из стюардов за промежность. Суеты добавляла мать Ларисы Дмитриевны: старуха