Но продолжалось это недолго: не в силах устоять перед искушением заглянуть в окно, я перемахнул через ограждение. Мне нужно было лишь удостовериться, что она немного успокоилась, после того как мы расстались, а если бы я нашел ее в расстроенных чувствах, то, возможно, отважился бы подыскать слова утешения, высказать все – да хоть бы и не все, – что должен был сказать перед уходом, вместо того чтобы усугублять ее страдания своей дурацкой горячностью. И вот я заглянул в окно. Кресло ее пустовало, комната тоже. Но в этот миг кто-то отворил входную дверь, и голос – ее голос – произнес:
– Выйдем, я хочу посмотреть на луну и подышать вечерним воздухом – это мне поможет… если мне вообще чем-то можно помочь.
Так вот оно что! Сейчас она с Рейчел выйдет прогуляться по саду. Мне вдруг очень захотелось оказаться по другую сторону ограды, в безопасности. Тем не менее, я остался стоять между окном и крыльцом, в тени высокого остролиста, чьи ветви скрыли меня от посторонних глаз, но не помешали разглядеть в лунном свете два силуэта: миссис Грэхем и… нет, не Рейчел, а молодой человек, довольно высокий и стройный. О, силы небесные, как застучала кровь в висках! От волнения у меня потемнело в глазах, но я подумал, что… Да, голос был его… мистера Лоренса.
– Не стоит так из-за этого расстраиваться, Хелен, – сказал он, – впредь я буду осторожнее и вовремя…
Остальное я не расслышал, так как Лоренс шел с ней рядом и говорил очень тихо. Сердце мое разрывалось от ненависти, но я продолжал напряженно вслушиваться и наконец дождался ответа Хелен. Он прозвучал довольно отчетливо.
– И все же, Фредерик, мне нужно отсюда уехать. Здесь я никогда не буду счастлива… Как, впрочем, и везде, – добавила она с невеселой усмешкой. – Но оставаться тут я не могу.
– Но где же ты найдешь лучшее пристанище? – ответил он. – И уединенное, и недалеко от меня, если это для тебя что-нибудь значит.
– О да! – перебила она. – Лучшего я бы и пожелать не могла, если бы только они оставили меня в покое.
– Но, куда бы ты ни уехала, Хелен, везде будет то же самое – источник раздражения никуда не денется. Одну я тебя не отпущу – либо уеду с тобой, либо приеду после. А дотошные дураки везде найдутся.
За разговором они неторопливо проследовали по дорожке мимо меня, и больше я ничего не услышал, но увидел, как он обнял ее за талию, а она любовно положила руку ему на плечо… И тут глаза мои заволокло дрожащей темной пеленой, сердце сжалось, голова запылала огнем. Я то ли помчался, то ли, шатаясь, заковылял прочь с того места, к которому был прикован ужасом, и перемахнул или, может, перевалился через ограду – теперь уж и не помню… Но помню, что после бросился наземь, как обиженное дитя, в припадке гнева и отчаяния.
Сколько времени я пролежал так, сказать не берусь, но когда я выплакался,