Моя Элиза была неописуемо обворожительна, кокетничала без жеманства и явно больше хотела привлечь мое внимание, нежели всех прочих. Ее удовольствие от моей близости, от того что я сидел или стоял рядом с ней, шептал что-нибудь на ухо, пожимал руку во время танца, было хорошо заметно и по ее сияющему личику, и по вздымающейся груди, сколь бы это ни опровергалось дерзкими словечками и выходками. Придержу-ка я лучше язык, а то как бы мне в будущем не пришлось краснеть за свое бахвальство.
Ну а теперь о других участниках нашего маленького торжества. Роза была, как всегда, проста и естественна, источала веселье и жизнерадостность.
Фергус вел себя дерзко и глупо, но дурацкие и наглые выверты моего братца если и не возвышали его в собственных глазах, то хотя бы служили развлечению других.
И наконец (ибо себя я пропускаю) мистер Лоренс. Он был по-джентльменски безобиден и галантен со всеми, учтив с викарием и дамами, особенно с хозяйкой дома, ее дочерью и мисс Уилсон. Не туда смотрел, чудак: обладай он более тонким вкусом, непременно выбрал бы Элизу Миллуорд. Отношения у нас с ним были вполне сносные, даже близкие. В сущности, человек необщительный и лишь изредка покидавший уединенное родовое гнездо, где он жил затворником после смерти отца, мистер Лоренс не имел ни возможности, ни желания заводить многочисленные знакомства, и из всех, кого он знал, я (судя по результатам) оказался для него самым подходящим товарищем. Мне этот человек очень даже нравился, но он был слишком холоден, стеснителен и замкнут, чтобы снискать мое душевное расположение. Дух прямоты и откровенности, не сопутствуемых грубостью, так восхищавший его в других, был ему недоступен. Чрезмерная скрытность во всем, что касалось его самого, разумеется, вызывала досаду и вносила в отношения холодок, но я на него не обижался, будучи убежден, что скрытность эта происходила не столько от гордости и отсутствия доверия к друзьям, сколько от какой-то болезненной деликатности и необычайной застенчивости, перебороть которые ему не хватало силы воли,