– Я инфекционист, – поясняет она. – Это, как ты понимаешь, не совсем то, что тебе нужно. Но вообще-то мне приходилось этим заниматься. Так же вот, – она безжалостно кивает в мою сторону, – знакомые обращаются. Недавно «его» брата лечила. Он «дальнобойщик», а с ними там всякое случается.
Она заговорщически подмигивает.
– В общем, не боись, Любка. Времена сейчас… Медицина сделала большие успехи. Всё это излечивается бесследно. Главное, что не СПИД!
Мы прощаемся и, провожая меня к двери, она в суматохе как-то забывает о высказанном ранее предложении познакомить меня со своей семьёй.
– Любовь Сергеевна, здравствуйте! Сколько зим, сколько лет!
Полнощёкое лицо нашей «классной» Софьи Ивановны расплывается в широкой улыбке, и родители со всех парт оборачиваются, чтобы посмотреть на меня.
– А бабушка? С ней ничего не случилось?
– Нет, спасибо. Всё в порядке.
– Значит, просто решили лично поинтересоваться успехами вашего «вьюноша»? Похвально. А то у нас тут…
Она оглядывает аудиторию, которая с шумом прерывает созерцание моей персоны.
– … Есть такие, кого мы не видели и подольше. Правда?
Она недвусмысленно смотрит в дальний угол, и я, скосив глаза, вижу там незнакомого мужчину с густой тёмной шевелюрой, пронизанной серебряными прядями. Под взглядом «классной» он трогательно опускает глаза.
– Ну, что ж. Тогда с вас и начнём, – вновь обращается ко мне Софья Ивановна. – Тем более, что с вами проще всего. В этом году Миша стал меня радовать. Прямо – тьфу, как бы не сглазить. Вот: математика, физика – сквозные пятёрки. Победы на двух олимпиадах. Вы в курсе?
Бормочу в ответ что-то невнятное и чувствую, как начинают пылать щёки.
– Вот так. В общем, у меня вкратце всё. Если хотите подробнее, то попрошу вас задержаться после собрания.
Щёки продолжают пылать. Они как будто светятся в темноте. И этот нескончаемый кашель, который словно выворачивает наизнанку маленькое содрогающееся тельце.
– Коклюш, – говорит фельдшерица в халате, натянутом поверх овчинного полушубка. И неожиданно твёрдо командует:
– Открыть окно!
– Вы в своём уме?! На улице двадцать градусов мороза.
Я хватаю её за руки, но она неумолима.
Морозный воздух врывается в комнату. Мишенька, закутанный в одеяло так, что из него торчит лишь крохотное личико, начинает кашлять реже и легче. И, наконец, облегчённо затихает.
– Комнату проветривать, – безжалостно произносит эскулапиха, заполняя маленькие клочки бумаги крючками и закорючками. А я смотрю на её лицо и никак не могу определиться: расцеловать мне его или разодрать ногтями.
Родители сгрудились вокруг Софьи Ивановны птичьим базаром.
– Я вам не помешаю?
Мужчина с тёмной шевелюрой садится за парту передо мной, и мы оба оказываемся