История русской женщины. Серафим Шашков

даже далеко превосходила их. Семья была чем-то в роде арестантской команды, сдерживаемой в повиновении только страхом палки и плети, а отец – грозою всех домочадцев, владыкой, который «в своём доме что хочет, то и делает, и никто ему не указ», как выражается Тит Титыч. Воспитанный под игом отеческого самовластия, видевший вокруг себя только отношения рабов и деспотов и веривший в священную непреложность таких порядков, русский человек, освободившись из-под родительской опеки и сделавшись самостоятельным домовладыкой, естественно, превращался в такого же деспота и самодура, каким был и воспитавший его тятенька. Воцарившись в своей семье, он не хотел знать никаких других законов, кроме своей воли, дикой своим невежеством и необузданной в своих животных инстинктах. Проникая собою и всю общественную жизнь, патриархальные принципы и здесь утверждали такой же точно режим самодурства, какой мы видим в семействе. Иван Грозный и Тит Титыч Брусков являются каждый в своей сфере порождениями и представителями одних и тех же принципов…

      По общему народному убеждению, отец мог делать с своими детьми всё, что ему было угодно. «Моё детище, – хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю», говорит такой отец у Островского, и эта идея безграничной отеческой власти проходит через всю нашу историю. Над жизнью и смертью детей отцы хотя и не имели права, но, с другой стороны, за убийство их закон налагал на них столь лёгкое сравнительно наказание, что тем самым как бы признавал необузданность родительского произвола, и самое детоубийство считал только грехом, а не преступлением. «Буде отец или мать, говорить Уложение Алексея, – сына или дочь убиет до смерти, и их за то посадити в тюрьму на год, а отсидев в тюрьме год, приходить им к церкви божией и объявляти тот свой грех людям вслух, а смертью отца или матери за сына и за дочь не казнити». Что же касается побоев, увечий, самых варварских истязаний, то ни закон, ни общественное мнение нисколько не охраняли от них детей, хотя сплошь и рядом случалось, что, по «Домострою» «учащая раны», «не щадя жезла», «сокрушая ребра», домовладыка медленно убивал своих домочадцев, доводил их до отчаяния, вгонял в смертельную болезнь, засекал до смерти. Смотря сквозь пальцы на подобные проявления домашней тирании, закон строжайше преследовал все покушения детей против отеческой личности, малейшие оскорбления родительского авторитета. Мало того, что за убийство родителей виновные подвергались жесточайшей смертной казни, – стоило только отцу или матери пожаловаться, что дети не слушают или не почитают, или же оскорбляют их, и власть обязана была, основываясь на одних только родительских показаниях, «чинить детям жестокое наказание, «бити их кнутом нещадно и приказати им быть у отца и у матери во всяком послушании, безо всякого прекословия». Такие порядки ещё очень недавно господствовали в мещанском сословии, а у крестьян они продолжают существовать даже до сих пор, и мир или общественная власть, по просьбе родителей поучить их детище, ничем не стесняясь,