– Подожди минутку! – Широков повысил голос.
На этот раз мужик остановился, развернулся к Широкову грудью, будто хотел задержать врага.
– Ну? – проговорил он угрюмо.
– Пес-то хоть живой? – спросил Широков, сунул руку в карман куртки, достал оттуда тысячерублевую зеленую кредитку. – Держи!
Мужик взял кредитку, недоуменно посмотрел на нее.
– А хрен его знает, живой или нет? – равнодушно проговорил он.
Широков нагнулся, приподнял у Серого окровавленное веко, заглянул в тускло засветившийся глаз. Глаз был живой. Широков чуть было не воскликнул: «Держись, друг, не умирай!» – но не воскликнул, вместо этого сказал лишь:
– Я забираю его у тебя.
– Давай еще тыщу и бери, – заявил мужик.
У Широкова что-то защемило в груди – денег у него и без того было кот наплакал, на счету находилась не то, чтобы каждая тысяча – находилась каждая пятидесятирублевка, но он, не колеблясь, достал из кармана еще одну кредитку, сторублевую, – знал породу таких мужиков, как этот тип в засаленной шляпке.
– Этого мало, – мужик показал глазами на бумажку, которую Широков держал в руке. – Я собираюсь отвезти кобеля корейцам… Знаешь, сколько они отваливают за собачье мясо, а?
– Тысячи у меня нет, – проговорил Широков тихо.
– Ладно, давай пятьсот и хватит, – неожиданно покладисто произнес мужик в шляпке, – только одной бумажкой.
Пятьсот рублей одной бумажкой у Широкова тоже не нашлось – нашлось сотнями, мужик, недовольно пошмыгав носом, сунул деньги в карман и выпустил из руки лапу Серого.
– Ладно, забирай свое сокровище. Корейцы тебе за него отвалят тысяч пятнадцать, не меньше. Собачье мясо они любят больше сахара, – мужик поправил на голове шляпку. – Жаль, у меня машины нет, а то бы отвез кобеля к ним. Все, брателло, бувай здоров и не кашляй, – на прощание мужик трубно высморкался себе под ноги и исчез.
Широков достал из куртки платок и склонился над Серым, аккуратно, стараясь не причинять боли, обтер собаке морду, потом подхватил пса и понес прочь с базарной площади.
Когда поднимал Серого, то почувствовал, как тот шевельнулся, а сквозь сжатые зубы вырвался стиснутый вздох, – обрадовался этому. Пес жив, и это очень важно. И еще что важно – довезти его до дома, до хатенки, где Широков снимал комнату.
На окраине базара, в тени старой шелковицы стоял его уазик – машина старая, списанная по всем статьям, с начальнической резолюцией «Восстановлению не подлежит». Широков заплатил за нее копейки и восстановил… В результате обрел свой транспорт, уазик служил ему исправно уже полгода и при бережном отношении к нему прослужит еще лет пять, не меньше. Во всяком случае, Широков на это надеялся.
Пока донес Серого до уазика, взмок – неподвижный пес был очень тяжел.
В машине Широков откинул заднее сиденье, переднее задвинул едва ли не под приборную