Помимо проистекающих из этого отрывка важных следствий, сказанное в нем звучит так, как будто Фрейд уже предвидел то невнимание, которого после него будет удостаиваться навязчивый невроз не только в клинической, но и в более широкой интеллектуальной среде, включая почти полное отсутствие интереса к нему и со стороны упомянутого Фрейдом философского сообщества. Более того, Фрейд как будто предугадывал, до какой степени после изобретения психоанализа именно философская мысль вторичным образом будет оказывать влияние на клинику, возвращая ей то, что сама же почерпнула из нее ранее, при этом по-своему расставляя акценты. На фоне нынешнего клинического культа психозов, в который внесли вклад сначала философствующие литераторы и который после превратился в чрезвычайно привлекательный пункт и отдушину для клиницистов, скромная просьба Фрейда для начала уделить внимание обсессивному неврозу выглядит прозрением в отношении соблазнов, которым впоследствии будет подвержен психоанализ.
Соблазны эти не так уж многообразны, но интересно в них то, что все они как будто с умыслом обходят невроз навязчивости стороной: пик раннего интереса к истерии сменяется в постфрейдовской истории вспышкой очарованности психозами; между двумя этими интеллектуальными маниями находит приют и свою толику внимания перверсия – и только навязчивость остается рядовым и скромным клиническим феноменом, пользуясь репутацией самого исследованного и самоочевидного расстройства.
Все это ведет к тому, что любое упоминание навязчивости создает ложное впечатление, будто невроз навязчивости представляет собой нечто рутинное и разработанное настолько хорошо, что в его отношении можно рекомендовать только изучать стандартную матчасть. Это впечатление усиливается, когда лекторы, читающие курс истории психоанализа, невольно представляют дело так, будто бы с самого начала формирования аналитической клиники навязчивый невроз конкурирует с истерическим расстройством, не в силах при этом сравниться с ним ни в блеске проявлений, ни в показательности случаев.
Тем не менее, искать подтверждение тому, что во всем фрейдовском предприятии с самого начала укоренена именно обсессия и что именно она, а не яркая шаль истерии, определяет путь, по которому начиная с Фрейда движется изучение невротической структуры, можно не только в прямых указаниях Фрейда, но и в том характере, который носит любое аналитическое учение при условии, что оно ставит Фрейда в центр. Это становится заметно в тот момент, когда теорию Фрейда понадобилось поднимать из обломков, на которые она перманентно распадалась еще при его жизни. Занявшийся этим Жак Лакан впервые совершил в отношении обсессии прорыв, который во многом остался незамеченным