Желание одержимого. Невроз навязчивости в лакановской теории. Александр Смулянский

именно в ту сторону, в которую впоследствии уходит Лакан: само желание субъекта вместе с его психическим аппаратом функционирует в экономике, ближайшим аналогом которой является обсессивность. Последняя коррелирует с самим устройством субъекта, и в этом смысле симптоматика невроза навязчивости представляет собой не поломку изначально свободного от нее состояния, а превращенную материализацию структурных соотношений в устройстве бессознательного. Материализация эта сопровождается усугублениями и сгущениями, которые местами приводят к нарушению дистанции между отдельными структурами и к искажению характера их связи, но, тем не менее, даже в этих случаях невроз навязчивости продолжает указывать на свое происхождение из базовых психических структур субъекта.

      Все это уже само по себе позволяет отвести, наконец, неврозу навязчивости то место, которого он заслуживает. Вопрос лишь в том, достаточным ли будет на этом остановиться. Даже если последовать за мыслью Фрейда и более пристально рассматривать обсессивную клинику как своеобразную модель психического аппарата, мы в лучшем случае останемся на уровне психологии, чего фрейдовская теория на деле не заслуживает, хотя бы даже в определенный момент сам Фрейд вполне этим удовлетворился. По мере того как психоаналитическая мысль отделывалась от метафизики как «науки тела», она постепенно оставляла иллюзии, привносимые тем позитивистским взглядом на происхождение невроза, в окружении которого она формировалась. В то же время может показаться, что именно этот взгляд то и дело прорывается в тексте Фрейда – особенно тогда, когда ему приходится заговаривать с публикой напрямую:

      Проблема, каким образом и почему человек может заболеть неврозом, несомненно, относится к тем вопросам, на которые должен дать ответ психоанализ. Однако вполне вероятно, что этот ответ можно будет дать только по поводу другой и более частной проблемы – проблемы, почему тот или этот человек должен заболеть именно этим определенным неврозом и никаким другим. В этом состоит проблема выбора невроза. Что мы знаем в настоящее время об этой проблеме?[3]

      Отрывок этот характеризуется обманчивой понятностью, поскольку, как мы сегодня знаем, вопрос «происхождения невроза» является вопросом, в котором меньше всего имеет смысл полагаться на то, что философы фрейдовской эпохи называли «психической данностью», глубоко таинственным образом связанной с чем-то органическим. Речь идет не о конституционной физиологической или какой-либо иной подобной предрасположенности. Невроз – это то, что уже в риторике Фрейда помечается как «судьба», но судьба, предрасположение к которой укоренено не в тех материях индивидуального развития, с которыми имеет дело врач. В этом смысле постановка вопроса «о выборе невроза», как безо всяких экивоков формулирует это Фрейд, при всей внешней прямолинейности исключительно удачна, поскольку речь по существу идет о выборе, который совершает сам психоаналитик. Вопрос о том,