Судя по всему, трения между митрополитом и суздальским владыкой относительно Нижнего Новгорода начались еще при Данииле, предшественнике Алексея на суздальской кафедре. Под 1351 г. Рогожский летописец сообщает: «Того же лета Фегнастъ митрополитъ благословилъ Данила владыку епископомъ Соуждалю и приатъ древнии свои санъ и просветися святительствомъ и служил обедню, пръвое литургисалъ на средокрестнои недели въ четверток».[352] В данном отрывке речь идет о поставлении суздальского епископа. Казалось бы, ничего необычного в этом сообщении нет, однако наше внимание привлекает оборот летописца, что Даниил «приатъ древнии свои санъ». Обращение к аналогичному известию Московского летописного свода конца XV в. показывает, что речь идет здесь не о поставлении суздальского епископа, а о его возвращении на эту кафедру: «Феогностъ митрополитъ благослови Данила епископомъ на Суздаль, отлученъ бо бе некыя ради вины и тогда приятъ древнии свои санъ» (выделено нами. – Авт.).[353] В этой связи можно предположить, что «вина» Даниила заключалась в том, что он явочным порядком пытался действовать на той территории Суздальского княжества, которая все еще оставалась под формальным управлением митрополита. Спор, очевидно, возник из-за церковных доходов, получаемых с Нижнего Новгорода.
Обращение Дмитрия Константиновича давало митрополиту Алексею удобный повод разрешить этот конфликт, и он решил вмешаться в спор суздальских князей. В 1364 г., согласно Рогожскому летописцу, «тое же осени приехаша въ Новъгородъ Нижнии отъ митрополита Алексея архимандритъ Павелъ да игуменъ Герасимъ, зовучи князя Бориса на Москву». Князь Борис отказался, но в ответ послы прибегли к самому сильному оружию, имевшемуся в их арсенале, – от имени митрополита они «церкви затвориша» в городе. Эти меры подействовали, и Борис вынужден был «посла бояръ своихъ на Москву». Однако добраться туда большинству