Для черногорцев везде путь; почти все деревни имеют между собою сообщение, но глядя на эти тропинки, вьющиеся между утесами и ленточкой ниспадающие в бездну, вы скажете – это след зверя, или, скорее, вешний след нагорного ключа. – Мне вспал на мысль остроумный ответ Даниила, митрополита и Владыки Черногории, Петру Великому: – «Сколько у вас крепостей?» – спросил Петр. – «50», – отвечал, не запинаясь, Владыка. Он разумел под словом крепость каждую деревню, укрепленную этими неприступными горами и грудью черногорцев, и был прав! Может быть желал он также придать более важности своему народу, вступавшему, в то время под сильное покровительство России. Как бы то ни было, но Петр I, окинув орлиным взором восток Европы, постигнул всю важность союза со страной, ничтожной по величине и населению, но сильной своим мужеством и важной, для тогдашней политики, своею постоянною ненавистью к Турции.
«Село Черноевич» – важнейший торговый пункт Черногории, лежит близ реки Иван-Бегово-Черноевич, которая выходит из обширной пещеры, в 60 саженях от деревни, и судоходна почти от самого своего истока; я разумею судоходна для здешних ладей, напоминающих, своим разительным сходством, наши старые, донские ладьи, носившие страх и месть сильным, некогда, туркам. Эти ладьи подымают от 10 до 40 человек, и привозят сюда хлеб, соль и рыбу из турецких прилежащих к озеру Скутари, крепостей и деревень, из города Скутари, Жабляка и, нередко, Бара (Антивари). Разумеется, что только одни христиане осмеливаются являться на здешних базарах, и то тайком от турецкого правительства, равным образом турецкие владения закрыты тщательно для черногорцев и для всякого путешествующего из Черногории, и легче уберечь голову свою в самой отчаянной сшибке, чем явившись за рубежом Черногории со стороны турецких владений.
Еще издалека достигал до меня однообразный, печальный напев, прерываемый каким-то судорожным потрясением голоса, или всхлипыванием. Чем более он приближался, тем яснее можно было различить слова, которые сопровождали этот напев. – «Кто это поет?» – спросил я. – «Не поет, а «голосит», рыдает, что посекли турки у Бара» (Антивари). Вскоре показалась женщина, в истерзанной одежде, с обнаженной головой, с которой ниспадали в беспорядке волосы и с лицом исцарапанным, покрытым язвами, окровавленным: это была вдова, жена Нико. В таком виде проходила она соплеменные села; воспевая дела убитого мужа, терзая себя и горько рыдая, возвещала о незаменимой своей потере, о потере всего своего племени, и сильной речью возбуждала народное мщение. Этот обряд сохранился в некоторой степени у нас, в Малороссии; он разительно поясняет столь частые и поэтические сравнения женщины, оплакивающей потерю мужа с «кукующей зузулей». Далее, мы встретили нескольких мужчин, которых лица так же были покрыты кровью; они возвращались с поминок,