Черногорец должен был притаить свой бессильный гнев, вскипавший порой невнятным ропотом. – Настало прежнее молчанье. – Болезненное чувство тяготило всех нас.
Так миновали мы небольшой островок, где некогда находилась турецкая таможня. Отсюда длинная цепь была перекинута на оба берега; и заслоняла путь людям не оплаченным или неприязненным. Превали и Жупа остались влеве; небольшой монастырь виднелся довольно ясно по тому же направлению; теперь он пуст по-прежнему; но восемь лет тому назад, после долгого запустения, он огласился торжественною молитвою: в нем совершалось посвящение нынешнего Владыки в сан архимандрита архиереем Турецкой Албании, который не решился ехать внутрь Черногории.
Наконец, река становилась все шире и слилась в одну обширную равнину вод – озеро Скутари! Вольно, весело стремился вдаль мой взор, утомленный до того беспрерывными преградами. Заходящее солнце разрисовывало фантастическими красками стекло вод: то набрасывало на него дымчатую фату, то волновало топленым золотом, то переливалось радугой, а там, где зароняло свой минутный луч в черные пропасти гор, – там казалось оно всевидящим оком провидения, заглядывающим, порой, в грешную душу, и как таинственны были эти пропасти, непроницаемые для глаза смертного, и как чудесно противоположны ясной беспредельности вод! – Прохлада веяла отрадой на душу; солнце все западало более и более, тьма ложилась на равнине озера шире и шире; вдали турецкий корабль, плеща, парусился и, тщетно напрягая грудь, чуть двигался. Скутари виднелся весь в золоте, словно чертог русалок, полупогруженный в водную пучину. Со стороны Черногории слышался благовест к вечерне, а на минарете Жабляка муэдзин призывал своих к молитве. В этом таинственном трепетании вод, в этой благоговейной тишине природы скрывалась глубокая молитва. – О, как ты прекрасна мать природа! Не хочу быть птицей, чтобы носиться в поднебесье: на крыльях мысли я унесусь далеко, далеко!
– Полно глядеть сентябрем попе, – сказал я, ударив его по плечу, – посмотри, как все весело и прекрасно!
– Бога ми, лепо! – произнес он, не приподнимая головы.
– Да перекрести хоть лоб, окаянный! – воскликнул я, раздосадованный его невниманием, – слышишь, колокол сзывает православных людей к вечерне!
– Так.
– Теперь, когда молитва сделала тебя добрее и веселей, скажи мне, не турецкий ли то корабль?
– Есть!
– А сколько на нем пушек?
Попе, осенив рукой глаза и пристально поглядев вдаль, обратился к другим с полувопросом: то не самый большой? – и потом продолжал: – На нем четыре пушки!
– А что хочет делать этот урод? Видишь, зашевелились на нем люди!
– Дьявол! Он завидел нас и убирается назад.
– А разве нам мало пути, и мы не разъедемся на нем?
– А разве месяц идет навстречу солнцу, когда его завидит.
– Бога ми и Св. Петра, есть! – произнес другой, подкрепляя столь убедительную логику.
– Куда