В тот раз Питером Пэном был Женька. Мы играли дома у бабушки, я сидела на кровати и держала в одной руке вешалку- плечики, а большие ножницы для ткани – в другой, изображая Капитана Крюка. Мы бесились, смеялись, я свалилась с кровати, продолжая махать ножницами, и случайно умудрилась поранить Жене ладонь своим «крюком». Он тут же заплакал, согнулся и стал сжимать второй рукой израненную ладонь, а я радостно закричала:
– Ага, жалкий Питер Пэн! Ревешь?
Женя показывает свою ладонь, и мне становится очень плохо. Вся простынь была в красных пятнах, кровь хлестала во все стороны. Руку забинтовали, и за обедом Женя на меня сурово поглядывал, а мне было очень стыдно, я чувствовала себя самым настоящим предателем и убийцей, ведь я очень люблю брата, а причинила ему такую боль.
И все-таки, хоть мы и проводили с Женей и Оксаной много времени вместе, у каждого из нас была своя компания. Я любила гулять с детьми постарше, потому что погодки (за исключением Женьки) обычно со мной не справлялись, им было тяжело возить меня в коляске.
Да и, скажем прямо, мне казалось, что я была несколько умнее своих сверстников, поэтому всегда тянулась к тем, кто мог мне рассказать и показать что-то новое.
У меня была подруга Катя, она жила на этаж выше и была очень взрослой, она заканчивала школу. Правильнее будет сказать: мне казалось, что мы дружим, потому что она просто ко мне хорошо относилась, ведь какое ей было до меня дело. Ну, прогулялись несколько раз как соседки, и все. Куклы ей были уже не интересны, поэтому я клянчила их у нее, а она мне даже какие-то дарила.
И однажды я ее позвала гулять, а она сказала, что делает уроки, поэтому не может пойти. Я отправилась гулять с другом и случайно наткнулась на Катю в поле среди травы и цветочков. Она лежала на покрывале с каким-то мальчиком, словно на пикнике, и обнималась.
– Что ты мне рвешь, что ты делаешь уроки? – закричала я в слезах. – А сама тут с парнями гуляешь! Рвать нехорошо!
Да, я была ревнивым ребенком, хотя сейчас вспоминаю об этом с улыбкой. Я с двух лет знала наизусть сказки Чуковского и достаточно хорошо говорила для своего возраста, но иногда могла подурачиться и шутки ради изменить какие-то слова: врать – рвать, шифоньер – кашинер, шоколад – кашелад, коридор – колидор, пиджак – пинджак.
Видимо, в тот момент, когда я стала кричать на Катю, я сильно переволновалась, поэтому на ум пришло слегка не то слово, которое я хотела произнести.
В детстве я любила изображать своего дедушку, когда он чихал или кряхтел. И именно тогда мама заметила, что у меня хороший слух. А еще мне нравилось переворачивать обувь и стучать по ней пальцами, цокая языком и изображая топот. Так я представляла, что хожу. Мама, наверное, думала, что я стану сапожником.
Мы жили на первом этаже, и по утрам, когда в квартире было тихо, я часто слышала, как по улице шли какие-то люди, топая каблуками. Мне тоже хотелось туфли на