Ещё девочки приходили, молодые поэтессы – Люда, подруга Влодова. Влодов тоже жил не в Москве, а где-то за городом. Сам Каратов уже состоял в Союзе писателей, он вёл этот кружок молодых ребят, которые через несколько лет тоже вступили в союз. Но тогда они просто читали свои стихи – Григорьев, Олег Алёшин, в общем, там их около десяти человек Влодов привёл. Они попили чаю, потом стали читать по очереди свои стихи, и я увидел людей – не художников, но тоже очень талантливых, горячих, наполненных творческими идеями.
Потом кто-то привёл ко мне Таню Киселёву. А эта Таня Киселёва посмотрела на моих знакомых и говорит: Гена, что это за сброд такой тебя окружает? Тебе надо обновить свои знакомства, и я об этом позабочусь. Я к тебе приведу настоящих поэтов и писателей, тебе будет, по крайней мере, интересно с ними. – Я говорю: Таня, да мне всё равно, у меня интересы совсем в другой области лежат – для меня главное, что там у меня на картине. А кто вокруг, это мало меня интересует. – Нет, я тебе других приведу.
И вот сначала она привела Дудинского Игоря. Он тоже сразу стал говорить о гениальных поэтах, композиторах, искусствоведах, коллекционерах, в общем, пол-Москвы у него таких знакомых оказалось. И тут Таня меня спрашивает: хочешь я к тебе приведу поэта Губанова? А про этого человека я уже слышал от разных людей, что это сверхгениальный, но совершенно неуправляемый поэт. Я отвечаю: хорошо, как-нибудь потом приведёшь. Она говорит: ладно, тогда осенью мы придём.
А в начале осени Губанов умер. Причём он написал стихотворение ещё за несколько лет до своей смерти, что умрёт в 37 лет, как Пушкин. И вот исполнилось ему 37 лет, он дома находился, а мать его жила на даче. И его нашли мёртвым на диване, на столе стояла пустая бутылка водки и два стакана (так мне рассказывали). И тогда этот Игорь Дудинский обратился ко мне с просьбой: Гена, мы все друзья Губанова, мы хотим отметить его сороковины, но нам негде собраться. Ты не разрешишь нам собраться в твоей мастерской? – Я отвечаю: ну давайте, а сколько вас придёт? – Он говорит: человек шестьдесят.
Я думаю – как же поместить народ, рассадить всех? И тогда я сделал четыре длинных стола от края до края, почти всю мастерскую занимали эти столы. А впереди тут маленький столик поставил, как бы трибуну. Расставил все стулья, какие были. Купил красивую клеёнку, застелил столы. Принёс посуду из дома, потом ещё купил тарелки, вилки, маленькие и большие ложки, ножи. А Дудинский, видимо, обзвонил всех своих друзей, и они принесли вино и закуску – апельсины, яблоки, виноград, разные пирожные, конфеты. Всё так аккуратно разложили