Как интересно движется мысль памяти, когда прошло столько лет и пронеслось столько бурных, напряжённых событий. Вот начинаешь вспоминать – и почему-то вспоминаешь сначала то, что было позже, через много лет, а более ранние события почему-то забываются. В общем, неровные получаются воспоминания, они как движение волн на море. Одна волна вдруг поднимается высоко-высоко, грозно падает на берег, превращается в мелкую, кружевную, совершенно безобидную пену и мирно скатывается вниз. А здесь уже собирается другая мощная волна, которая до этого была незаметна, и совершенно застилает впечатление от первой волны, от того, что происходило раньше.
Так и я рассказывал о подготовке к поездке в Европу. И вдруг я вспомнил, что до Европы я ездил в Афганистан несколько раз. А до этой поездки в Афганистан у меня в мастерской был ещё грандиозный пожар, который кардинально всё изменил и повлиял на моё дальнейшее творчество. Но от хронологии всё равно никуда не уйдёшь, придётся вернуться назад и снова вспомнить свою мастерскую.
В Столешниковом переулке мне принадлежала только половина той большой мастерской, которую мы получили с Верой Пироговой. На её место приехал серьёзный пожилой художник, участник войны, Костя Чураков. Я продолжал потихоньку обустраивать свою мастерскую. Сам пробил потолок, сделал там фонарь – верхний свет у меня появился. Но всё это требовало много сил и сноровки. Иногда мне кто-то помогал, держал стремянки, но чаще я работал один, карабкался одновременно по двум стремянкам с риском для жизни – всё качалось подо мной, ноги расходились в разные стороны. Как я не упал, как я не разбился… это, наверно, за счёт молодости, за счёт какой-то гибкости тела. Просто удивительно, сколько я там тратил энергии на все эти строительные дела.
Устройство верхнего света на крыше
И постепенно как-то очень удобно и уютно стало в мастерской. Полы я застелил линолеумом – или я сам их мыл, или Люся. Два больших верхних окна на крыше давали хороший рассеянный свет для работы. На антресоли вела лестница, вдоль неё на стене я повесил репродукции с картин Рембрандта, моего любимого художника. Я был прямо влюблён в свою светлую и тёплую мастерскую, так она мне нравилась (может быть, потому что я сам всё там делал).
Опасная работа
Жили ещё у меня в мастерской два жёлтеньких попугайчика в клетке, но потом я для них принёс с улицы огромную ветку, почти целое дерево, и укрепил его вертикально на лестнице. Когда я заводил музыку, попугайчики начинали петь и летать по мастерской, но чаще всего сидели среди ветвей этого дерева и с таким остервенением грызли сучки, что вниз летели и сухие листья, и маленькие веточки. Такие у них были