Оно было присуще той жизни вообще.
Если, писая в кустах или за гаражами, мальчишка случайно ронял несколько капель мочи на брюки, с большой вероятностью кто-нибудь гундосил:
─ Фу! Обтрухался…
Ребята во дворе почему-то предпочитали коммунистической риторике феню.
─ Блатной? – спрашивал пионер ровесника, не понимая толком, о чем говорит.
Вместо ответа юный ленинец – «Ша!» – получал затрещину, но успевал пнуть отскочившего оппонента. Тот ретировался.
─ Менжовка!
─ Вольтанутый!
Типичный, в общем-то, пример разговора по душам между драченскими пионерами.
Ничего удивительного. Пионервожатая, рассказав о героизме пионера-героя, называет невнимательных юных ленинцев чушками. Учительница, отчаявшись перекричать болтливых учениц, вздыхает: «Гадюжник…» Школьники-пионеры по любому поводу обзываются валетами и чувырлами. Все вполне логично.
Поскольку «на районе» была еще и секция дзюдо, словесная, предшествующая стычке, перепалка могла начаться так:
─ Ты че, дзюдоист?!
Двинуть кулаком в челюсть, пнуть. Что может быть лучше в плане проявления дружеской заботы?
Значительная часть подрастающего мужского населения на Дельте (что уж про Булыжный овраг говорить?) вписывалась в социальную категорию, про которую в Ленинграде или Воронеже тогда говорили: «Гопники». На драченских индустриальных просторах слова такого не знали, использовались следующие эквиваленты – пацан, качок, шкаф… Классический случай: папа – сильно пьющий разнорабочий или выпивающий «по праздникам» токарь, а сын – пацан, качок или даже шкаф. «Шкаф такой!» – произносилось с восхищением.
В этой изысканной атмосфере мне необходимо было приносить из школы одни пятерки. Взять курс на «отлично» я вынужден был еще года за два до первого класса, когда мои верящие в силу образования родители принялись со стахановским энтузиазмом готовить меня к школьным триумфам.
Однажды я, это было еще в начальной, разрыдался прямо в рекреации. Чтобы никто не заметил – уткнувшись в окно.
Две девочки постарше обратили внимание:
─ Что случилось? Как тебе помочь?
Из-за рыданий я не мог сказать ни слова. В руках у меня была тетрадь. Девчонки поняли: расстроен из-за плохой отметки. Когда они заглянули в мою тетрадку, опешили: за контрольную работу я, оказывается, получил пять с минусом! Эти девочки наверняка приносили домой не только четверки, но и тройки. И, скорее всего, их не ругали, не наказывали. Может быть, им в таких случаях даже сочувствовали:
─ Не расстраивайся, Олюшка, за следующий диктант непременно четверку получишь! – говорила, возможно, бабушка, подкладывая варенье…
Выразившие мне