– Вы оставляете меня в прежней должности?
– Только до завершения расследования. Кто-то обязан командовать штабом. Война, как вы сами сказали, близко. А у нас на одного дельного человека двадцать дураков. Если в дальнейшем откроется ваша более плотная причастность к заговору, то не взыщите. Я говорю откровенно.
Киселев стоял как громом пораженный. Он ожидал либо ареста, либо оправдания. Но его подвесили на тонкую веревочку, заставляя дергаться и доказывать свою преданность, годность, незаменимость. Можно разбиться в лепешку и ничего не выслужить. А можно… не угодить в крепость. Лучшая из перспектив. И ради нее – молодой монарх это знал – его сегодняшний гость будет землю грызть, надрывать жилы. Работать.
В душе у Павла Дмитриевича шевельнулась обида. Он недооценил нового царя. Попал в ловушку. С этим ничего не поделать. Хоть кричи!
В свою очередь Никс разгадывал другой ребус.
Предаст? Можно ли положиться? Оставить в старых чинах?
С другой стороны, война не за горами. Стоит ли оголять командование? Такие, как Киселев, будут служить. Мятеж разгромлен. Идти некуда. Выбирать не из чего. Либо генеральские эполеты, либо тачка и кайло в руднике. Блестящая альтернатива!
Павел Дмитриевич, пошатываясь, вышел в коридор. Сел у стены. К нему подошел Бенкендорф.
– Еду обратно в армию, – сквозь зубы процедил Киселев.
По лицу Александра Христофоровича мелькнуло удивление. Он протянул несостоявшемуся арестанту руку.
– Полагаете, государь меня простил?
– Еще нет. Но он вас не тронет.
Понемногу старому историографу Карамзину становилось лучше: простуда, полученная на Сенатской в роковой день, отступала. И почти все поверили: выкарабкается. Он сам, жена Катерина Андреевна, девочки, даже императрица Мария Федоровна.
Чуть только Николай Михайлович стал выходить, царица-вдова приказала звать его на вечерний чай. О, не стоит беспокоиться, за ним пришлют удобный экипаж. Какие могут быть формальности, сюртук так сюртук, хотя, конечно, лучше в придворном – фрак, орден. Действительный статский советник – тот же генерал. Видали вы генерала без формы? Приедет особый чиновник из Герольдии, чтобы правильно облачить гостя – каждой награде свое место. Ведь Зимний – не Царское, город – не дача.
Николай Михайлович покорился. Надобно любить друзей. А императрица-мать, безусловно, друг. Верный, надежный, сердечный.
Утром в пятницу прибыл герольдмейстер, а вслед за ним старые ученики-арзамасцы – Блудов и князь Дашков. Оба смущенные, но полные надежд. Николай Михайлович сам рекомендовал их государю. Тот обронил как-то:
– Возле меня нет ни одного человека, способного написать две страницы по-русски.
Вовремя сказанное слово дорогого стоит. Теперь ученики марали бумагу в Следственном комитете и, как кони в неудобной сбруе, фыркали, переминались с ноги на ногу, норовили цапнуть кучера. Им неловко было судить