Только они правили, были, существовали.
И вот финал.
Она последняя, Клеопатра Седьмая Филопатор, сидит в комнатушке на чердаке храма Исиды.
В обществе грека-врача, двух рабынь и мертвого римлянина.
И сокровищ.
Груды сокровищ, пирамиды сокровищ, всего, что было в хранилищах.
В сундуках, слитках, мешках, россыпью и в кучу наваленным драгоценным хламом.
Заботливо укрытым хворостом, пропитанной смолой тканью и дровами.
Мир Птолемеев закончится здесь.
В этой гробнице, и все уйдет вместе с ней.
Цезарион далеко, им его уже не достать.
Она не смогла дать ему Царство, но даст ему жизнь.
А там всё в руках богов.
Остальные дети просто дети.
Малыши, без нее они никто.
Им ничего не сделают.
Она выдвинула Октавиану ультиматум.
Она все подожжет, если он не… боги!
Мысли пляшут, скачут, словно бешеные, она даже не может вспомнить, что она написала в той записке!!
Если он не – что??
Что она у него требовала?
Что ей нужно, что он может ей дать, как она может им верить?
Мысли пляшут, она горько смеется, откидывается на резную спинку стула.
Она безумна или всегда была такой, была глупой, обычной дурой, как клеймили ее Катон и Цицерон?
Не важно.
Они выполнят все, любые ее условия, иначе все сокровища Египта, все ее сокровища, все богатства Птолемеев полыхнут гигантским погребальным костром.
Внизу стук.
Царица, Фараон, спускается по лестнице, словно крестьянка.
Рабыни приникли к забаррикадированным дверям, вслушиваются.
Мальчишка-вестовой Октавиана что-то кричит, разворачивая перед собой бесконечно длинный пергамент.
Условия… Гарантии… Договоренности…
Она слушает внимательно, мысль ускользает, мечется, она не может понять.
Всматривается в щель в двери, пальцы судорожно переплетены.
Еле слышный стук где-то вверху, грохот.
Чудовищный грохот, они оборачиваются все разом.
Их факел, их последнее оружие, вырван из стены.
Гигант в красном плаще, гребень шлема отбрасывает чудовищную тень, словно Антоний воскрес и сошел к ним.
Римлянин делает шаг вперед, блики света играют на позолоте панциря.
Он обычного роста и, как все римляне, безразличен.
Звучит приказ на латыни, топоры вонзаются в дверь.
В помещение хлынул свет.
Долабелла.
Она узнаёт его.
Долабелла.
Я знала твоего отца.
«Да, – кивает он, – ты знала моего отца».
Пустые залы дворца.
Она никуда не выходит.
Куда выходить?
Зачем?
К кому?
Вчера был Октавиан.
Гай Юлий Цезарь Октавиан.
Обычный.
Она ведь видела их всех!!!
Габиния и сыновей Помпея, Катона, Сципиона, Брута, Кассия, Цицерона, Цезаря!
Весь Рим, всю Республику, все бесконечное чередование фигур и лиц!
Таких