Добрых полчаса мы мотались туда-сюда, перемещая упаковка за упаковкой гору подгузников из фургона на кухню. Затем тип в бейсболке (совершенно выдохшийся) сел в фургон и укатил, а мы переместили гору из кухни в парадную гостиную. Упаковку за упаковкой.
Потом я еще долго развлекался тем, что строил из этих подгузников иглу.
Джо развивался. В своем ритме. Своим, особым образом. Но развивался. Многие вещи получались у него все лучше и лучше – например, хватать. И довольно долго – прямо-таки бесконечно долго – для него существовали лишь два действия: хватать и швырять. Ничего другого он, по сути, не делал. Поначалу-то у него и с этим было глухо. С хватанием, в смысле. Не мог даже зажать в руке соску или бутылочку. Но когда он вдруг осознал, как работает рука, и понял фишку большого пальца – ну, то есть что с его помощью можно хватать, – то каждый предмет сразу же превратился в объект для хватания и дальнейшего швыряния. И довольно быстро стало ясно, что эти действия неразделимы: все, что можно схватить, должно быть затем брошено.
Из всех потенциальных объектов для швыряния Джованни предпочитал мягкие игрушки. Подаренный мной гепард стал летучим. Вот только игрушек у нас было всего штук десять, а на выполнение задачи «схватить-швырнуть» Джованни тратил… сколько? секунд десять? да, наверно, и потому расправа с десятком игрушек занимала его максимум на две минуты. А больше нам особо нечего было дать ему пошвырять.
И вот как-то вечером, размешивая сыр в тарелке с картофельным пюре, я сказал:
– Нам нужны еще игрушки. Я посчитал: чтобы занять его на полчаса, надо сто восемьдесят игрушек.
– Если каждый из нас будет дарить ему по одной в день рождения и на Рождество, – сказала Кьяра, – получится десять в год. К его совершеннолетию как раз закончим.
Папа замер, не донеся ложку до рта:
– А это неплохая мысль!
– Дарить ему игрушки, пока у него борода расти не начнет?
– Нет, что ему нужно больше игрушек.
– И где мы их возьмем в таком количестве?
– В детском саду. У нас там тонны старых игрушек, на складе ими мешки набиты.
– Потрясно! – воодушевился я. – Тогда мы его этими игрушками завалим!
Сказано – сделано. Через несколько дней папа привез на машине с работы груду здоровых черных мешков, в какие дворники сгребают мусор. Он припарковался у дома, вызвал нас на улицу, открыл багажник и театрально указал на мешки, словно ожидая аплодисментов; казалось, игрушки вот-вот начнут выпрыгивать одна за другой и гуськом засеменят по переулку. Мы занесли мешки в дом и спустили в парадную гостиную, к подгузникам. Чего там только не было! Слоны, кролики, дельфины, бесформенные монстры, но самое главное – динозавры. Самые-самые первые. Джо сейчас динозавра ни на какие сокровища не променяет, и, наверно, его страсть к ним началась именно с того дня. Я страдал: мой гепард затерялся в толпе. Потом я смирился. Такова жизнь – не все гепарды выживают.
В те годы открытия следовали одно за другим. Джованни был словно коробка конфет ассорти: пока все не съешь – не поймешь, какая вкуснее.
На какой-то период кормление Джо превратилось