Таким образом, мы имеем дело не с трансформацией, отраженной в одной паре терминов, – в XIX в. «натурфилософия» превратилась в «науку»{49}. Это сложная сеть терминов, когда изменение в значении одного из них влияет на значение всех остальных{50}. Самым удивительным новшеством XIX в. в том, что касается языка науки, стало появление слова scientist (ученый). Но тот факт, что никого не называли «ученым» до 1833 г., когда это слово придумал Уильям Уэвелл, вовсе на означает отсутствие термина для специалиста в естественных науках – их называли naturalists, physiologists или physicians; на итальянском они были scienziati, на французском savants, на немецком Naturforscher, а на английском virtuosi{51}. Трактат Роберта Бойля «Христианский виртуоз» (The Christian Virtuoso, 1690) повествует о человеке, который «одержим экспериментальной философией»{52}. По мере того как термины, подобные virtuosi, постепенно устаревали, их заменило словосочетание «люди науки», которое в XVI и XVII столетиях использовалось для обозначения всех, кто получил гуманитарное или философское образование («люди науки, а не ремесла»), а в XVIII в. приобрело более узкий смысл и применялось к людям, которых мы теперь называем «учеными».
Слово scientist (ученый) медленно входило в обиход по вполне понятной причине (как и современное слово телевизор) – это был незаконнорожденный гибрид латыни и греческого. Геолог Адам Седжвик написал на полях своего экземпляра книги Уэвелла: «Лучше умереть от этого отсутствия, чем оскотинивать наш язык таким варварством»{53}. Даже в 1894 г. Томас Гексли («бульдог Дарвина») настаивал, что тот, у кого есть капля уважения к английскому языку, не станет использовать слово, которое он считал «не более приятным, чем “электроказнь” (греко-латинский, а не латино-греческий гибрид), – причем он был не одинок[45]. В этом отношении полезно сравнить слово scientist со словом microscopist (1831), которое не вызвало возражений, поскольку было образовано только из греческих составляющих{54}. Если мы посмотрим на другие европейские языки, то увидим, что только португальский последовал примеру английского в создании лингвистического гибрида: cientista. Таким образом, можно считать ошибочным «утверждение, что «слово scientist возникло в 1833 г. потому, что только тогда люди осознали его необходимость»: потребность в таком термине ощущалась давно{55}. Проблема заключалась в подборе подходящего слова – которое еще не использовалось в другом значении и было должным образом сконструировано. Поэтому препятствие устранили только тогда, когда потребность стала настоятельной, и ради ее удовлетворения пришлось нарушить одно из базовых правил словообразования. По существу, слово scientist было всего лишь новым, удобным словом для обозначения понятия, которое давно существовало