– А руки-то каковы? – продолжал Барберен.
– И руки такие же, как ноги. Он не вынесет тяжелой работы.
– Он-то? Да вы пощупайте, пощупайте его!
Старик пощупал мне ноги и недовольно покачал головой. И мне вспомнилось, как лавочник покупал нашу корову. Он тоже ощупывал ее и недовольно покачивал головой. Это плохая корова, ему не удастся продать ее, она не подходит ему. А кончилось все-таки тем, что он купил Рыжку. Неужели и старик купит и уведет меня? А матушки Барберен не было рядом, чтобы защитить меня.
– Это ребенок как ребенок, – сказал старик, – но он не годится для крестьянской работы. А я, пожалуй, возьму его. Я, конечно, не покупаю его у вас, а нанимаю и буду платить вам двадцать франков[2] в год. Это хорошая плата. Вы можете получить ее прямо сейчас и избавиться от мальчика.
– Но если я добьюсь, что мне будут платить за его содержание, то буду получать по десять франков в месяц.
– Ну, положим, по семь или восемь. Я знаю, какова плата. Да еще вам придется кормить его.
– Зато он будет работать.
– Если бы вы думали, что он может работать, то не старались бы избавиться от него.
Старик вынул из кармана кожаный кошелек, достал из него четыре монеты по пять франков и положил их на стол.
– Что если я отдам его вам, а потом найдутся его родные? – сказал Барберен. – Тогда я лишусь денег, которые они мне заплатили бы за то, что я вырастил его.
– Ну, на этот случай я прикину еще десять франков.
– Дайте сорок.
– Не могу. Он не стоит этого.
– А что вы из него сделаете? На что он, по-вашему, годится?
– Он будет моим товарищем, – с насмешливой улыбкой сказал старик, отпивая небольшими глотками вино из стакана. – Я целыми днями хожу, сильно устаю и иногда по вечерам мне становится грустно. Он будет развлекать меня.
– Ну, для ходьбы его ноги годятся.
– Ему придется не только ходить, но и плясать, и прыгать, потом идти дальше и снова плясать. Он займет место в труппе синьора Витали.
– А где же эта труппа?
– Синьор Витали – я сам, а с моей труппой я вас сейчас познакомлю.
Сказав это, старик отвернул на груди баранью шкуру и вытащил какого-то странного зверька. Это он и шевелился, когда поднималась шкура. Что это за зверек? Я никогда не видел такого и с изумлением смотрел на него.
На нем была красная блуза, обшитая золотым галуном[3], но ноги и руки его были голые – да, настоящие руки, а не лапки. Только они были совсем черные. Голова, тоже черная, была величиной с мой кулак, нос короткий и вздернутый, губы желтые, глаза, необыкновенно подвижные и блестящие, были очень близко один от другого.
– Какая отвратительная обезьяна! – воскликнул Барберен.
Его слова вывели меня из оцепенения. Хоть я никогда и не видел обезьян, но слышал о них. Значит, это был не черный ребенок, а обезьяна.
– Вот первый артист моей труппы, – сказал Витали. – Это господин Проказник. Поклонись почтенной публике, мой милый.
Обезьяна