Жуча старалась успокоить его, зализывая щеки. Нужно было идти домой, так как скоро начнется дождь, но идти не хотелось. Он стоял грязный в пыли, только смиренность не отпускала его. Перестав плакать, он, находясь в бессилии, думал о том, чтобы простоять тут целую ночь в одном положении, на одном месте, один. Ему хотелось этого, он понимал, что так надо, хоть и не осознавал для чего.
Собака заскулила, она старалась его сдвинуть, цеплялась зубами за рубашку и дергала ее. Он так и стоит на коленях, не собираясь и совершить малейшего движения. Тогда она присела рядом с ним.
Заметив, что собака не покидает его, он начал ее уговаривать уйти.
– Уходи же Жуча, тебе нечего тут делать. Скоро будет дождь, и ты промокнешь.
Но собака не слушалась.
В этот момент Петя понял для себя одну вещь, что заставила его встать и уйти, – ему, правда, не хотелось, чтобы Жуча промокла. Его, что было для него самого удивительно, утешало, что у него есть эта мысль, есть это чувство переживания. И ему нужно просто следовать этому и ничего не пытаться менять.
Когда они оказались дома, дождь их еще не настиг.
Войдя в столовую, где все уже были за столом, Марфа Ивановна первая заметила Петю с его неприглядным видом.
– Ты где ж так извазюкался, поросенок? – выпучив глаза, спросила она.
– Только бы грязь какую-нибудь в дом принести, – с укоризной добавил Андрей Петрович.
Оглядев их, Петя улыбнулся и, раскинув руки, заявил им со всей гордостью:
– Зато это я!
Что его самого рассмешило, и он не мог перестать смеяться.
Один Виктор Испиранов улыбался ему, словно видел, что Петя что-то для себя открыл.
– Что ты смеешься? Снимай одежду: ее замочить надо, – пыталась перебить его смех Марфа.
– Нет, не сниму, – заливался смехом Петя.
Он еле удерживался на ногах, он то поднимал к верху голову, как бы ему было недостаточно, что его слышат те, кто сидит за столом, но еще надо, чтобы кто-то сверху слышал. Он раскрыл рот и ни на минуту не мог закрыть, нескончаемый смех доносился так громко и выразительно, что даже перебивал звук идущего дождя за окном. Это не могло не заразить остальных, которые подхватили столь живую, непонятную, испускающую детскую непринужденность. Они стали сами не переставая смеяться, забыв, что они взрослые. Казалось, что даже Андрей Петрович подобрел и вел себя неестественным образом: похож был на ребенка. В этот момент они были рады за Петю: он сделал что-то триумфальное, что уже им было приятно.
Андрей Петрович, пытаясь перестать смеяться, спросил его:
– Какой ты?
Петя перестал смеяться так оглушено, но по-прежнему предоставляя им свою улыбку.
Он сам начал озадачивать себя этим вопросом, но не знал, как на него ответить, поэтому он так и сказал:
– А я не знаю, но я знаю, что я не знаю.
После этих слов он убежал в свою комнату завершать этот судьбоносный