Дедушка наклонил голову и стал ходить по кабинету, держа руки за спиной. Он думал о чем-то, и ему было хорошо. Он улыбался с такой улыбкой, которая наполнялась счастьем за чью-то жизнь; он закрывал глаза, и слезы пробивались, – так он видел предвещание.
– Виктор, я боюсь за него, ну, почему вы так уверены, что он выдержит все это? Он еще так мал, он не знает еще жестокости всей нашей безжалостной жизни. Я боюсь, что он станет одним из тех, кто просто остановился и повяз в этой пучине, приняв этот смердящий мир.
– Пути господни неисповедимы… но я хочу думать, что у него получится. Сколько лет он уже с нами, мне всегда было интересно наблюдать за ним: то как он смотрит на вещи, нам-то так уже не дано, и во всем он видит что-то. Взрослый бы сказал: «Да что ты туда смотришь, нету там ничего». А он все равно пальчиком тянется и хочет что-то нам показать, а мы и не хотим смотреть. Любит он смотреть, то как тикают часы, как птички поют, как наша Жуча что-то вытворит, обращает внимание на движение листьев, как что-то упадет с дерева – и не найдешь, даже на крестьян он смотрит не так, как мы. Привыкли видеть в них рабов или хуже того – ничто, а он рассматривает их с интересом, может, кто-то понравится ему, улыбнется им, помашет рукой. И ведь неважно ему их положение: он их принимает такими, какие они есть. И так он со всем миром.
– Но, Виктор, ты сейчас говоришь, когда он был совсем маленьким, но он уже подрос и воспринимает все уже, как мы, а еще, став старше, он и вовсе будет думать о других проблемах, более важных, чем простое созерцание. Неужто мы не можем поступить иначе?
– Ты ведь и так знаешь: нам придется, так или иначе, его отправить. К тому же я считаю: все, что мы проделали за такой короткий промежуток времени, все, чему его научили, вовсе не напрасно. Когда-нибудь, рано или поздно, в нем произойдут перемены. Слово, которое мы несли с вами так долго, наконец-то, даст прозрение неокрепшей душе. И эти события не случайные, и нас с вами выбрали: мы только проводники, но от нас зависит, что мы можем ему показать.
– Виктор Испиранов, прошу вас. Давайте на этом закончим. Я все поняла и противиться вашей воле не стану. Но и знайте, что мы все за это поплатимся перед господом Богом. Я не представляю, как мы дальше будем с этим жить. Как отмыть нам наши грехи? Мне искренне жаль вас, Виктор, что вы по-прежнему не осознаете последствий вашего поступка. Он же вас любит, верит вам, вы для него учитель. Зачем же вы так с ним? Он же ребеночек всего лишь, он к вам просится, а вы его…
Марфа, не договорив, встала и подошла к окну, чтобы надышаться воздухом и не сдерживать горьких слез.
– Я понимаю, как вы все это себе представляете и не могу вам возразить, не могу вас переубедить. И не буду. Я стерплю вашу неприязнь ко мне.
– К несчастью, я не могу оплатить вам тем же, мне слишком трудно теперь принимать вас таким. И простить вам этого не смогу. Надеюсь, что вас Бог сможет простить.