– Собирайся, – велела Марфа Васе Старицкому: «Конь у тебя хороший, двоих вынесет. Марья мала в такой толпе сама ехать. Ты выдюжишь, сестру защитишь, коли нужда придет?»
Юноша кивнул.
– В Александрову слободу не суйтесь, – приказала женщина, – татары обычно по рязанской дороге уходят, но мало ли что им в голову придет. Возьмут и двинутся дальше на восток. Езжайте в тверскую вотчину нашу, отсидитесь.
– Марфа Федоровна, – губы Васи задрожали, – но как теперь…
Вельяминова взяла твердыми, ровно железо, пальцами его руку.
– Слушай меня, Василий Владимирович. Ежели с государем и сынами его что случится, ты на престол сядешь, а за тобой сыны Марьи, – боярыня покосилась на девочек. Маша плакала, прижав к себе Федосью. Дочь лежала головой на коленях княжны, засунув в рот большой палец. Малышка раскачивалась, пытаясь себя успокоить.
Марфа заставила себя продолжить:
– Коли вы с Марьей погибнете, ждет нас смута, али что похуже, упаси Господь, – Вельяминова перекрестилась.
Она выглянула в окно терема: «Вроде не так людно стало. Бери Марью и отправляйтесь». Марфа взяла на руки дочь. Феодосия прижалась к ней, сердечко ребенка отчаянно колотилось.
– Марфа Федоровна, – Маша схватилась за подол ее сарафана: «Я боюсь!».
– Ты с братом своим, дак не страшись ничего, княжна, – ответила боярыня: «Не пристало правнучке Ивана Великого слезы лить. Езжайте с Богом!»
– Но как же вы с Федосьей? – Вася помотал головой: «Не могу я вас оставить, кто я буду после сего?»
– За нас не волнуйся, князь, – в углу горницы лежала старая, чердынских времен, заплечная сума Марфы: «Идите, а то опять толпа нахлынет».
Вася прижался губами к ее руке. Вельяминова поцеловала его мягкие, темные волосы.
Услышав со двора стук копыт, Марфа перекрестилась: «Господи, убереги их от всякого зла».
Когда гонец принес из-под Серпухова весть о разгроме войска, Марфа съездила в подмосковную усадьбу. Она запечатала тайник в сторожке, достав оттуда немного золота. Женщина потрогала тяжелый мешочек на шее, висевший рядом с крестом покойного мужа.
Книжку, переплетенную рукой матушки, она спрятала в карман, пришитый изнутри к невидному, темному сарафану. Кинжал Марфа устроила на тонком кожаном шнурке, обхватывающем стан.
– Матушка, – раздался слабый голосок Федосьи: «Мне страшно».
Марфа опустилась на лавку:
– Не бойся, милая, – она поцеловала ребенка в горячий лоб, – я с тобой.
– Огонь, – прохныкала девочка: «Везде». Марфа вытерла слезы дочери:
– Я здесь, – твердо повторила она, – все будет хорошо.
На улице повисла тишина. Вельяминова выглянула в окно. Ворота усадьбы распахнули настежь, дворня бежала, подхваченная потоком людей. С юга, от Кремля, шла по Воздвиженке стена огня.
Крыша усадьбы