Голос возвысив, к гостям обратил он крылатое слово:
«Милые дети! Нельзя смертным с Зевсом владыкой равняться!
Так как и дом у него, и сокровища – вечны, нетленны.
[80] Люди ж, – иные со мной и поспорят богатством успешно,
Ну а иные и нет… Много я претерпел и скитался,
Много привёз и добра в кораблях, на восьмой год вернувшись.
И Финикию, и Кипр посетил я; достиг и Египта;
У эфиопов я был, посетил сидонян и эрембов.
[85] Также и в Ливии был, где ягнята родятся с рогами,
Где по три раза окот у овец и у коз ежегодно;
Там ни богач, ни пастух никогда недостатка не знают
В сыре и мясе, или в молоке жирно-сладком и свежем:
Доят там коз и коров круглый год, молока там в избытке.
[90] Но пока в землях чужих собирал я богатства, скитаясь,
В милом отечестве брат мой погиб от убийцы лихого,
Тайно, коварно: он был подло предан своей же супругой.
С тех пор богатства мои мне постылы, в них радости нету…
Но, верно, ваши отцы, кто б ни были, уже вам об этом
[95] Всё рассказали… Но мне горько: больно мне видеть потерю
Дома, что прежде блистал, был мне близок, был славен богатством!
Рад бы остаться теперь я и с третью того, что имею,
Лишь бы вернуть тех мужей, что под Троей великой погибли,
Тех, что назад не пришли в милый Аргос, богатый конями.
[100] Часто сижу я один здесь, в богатом большом своём доме,
Их поминая, о них обо всех сокрушаясь и плача.
Плачем о них сердце я услаждаю порой, и на время
Всё забываю: ведь скорбь быстро душу у нас пресыщает.
Но, вспоминая друзей, об одном я печалюсь всех больше.
[105] Только я вспомню о нём, – мне и сон ненавистен, и пища.
Ведь из ахейцев никто не сумел столько вынести бедствий,
Сколько их снёс Одиссей. Видит бог, несчислимые беды
Пали на долю его; на мою же – печали о друге.
Долго отсутствует он. Жив ещё или нет, мы не знаем.
[110] Бедный отец каждый день безутешно горюет о сыне,
Старый Лаэрт. Слёзы льёт и супруга его, Пенелопа;
И Телемах; он ещё был в пеленках, когда тот уехал».
Так он сказал, пробудив боль тоски об отце в сердце сына;
Имя отца услыхав, не сдержал сын слезы подступившей.
[115] Тут же пурпурный свой плащ он за по́лы схватил торопливо,
Чтобы глаза им прикрыть. Менелай, видя это, всё понял.
Но колебаться он стал и рассудком, и сердцем, не зная:
Ждать ли, чтоб юноша сам говорить о родителе начал,
Или вопросами всё от него разузнать понемногу?
[120] Тут, пока молча сидел он, колеблясь рассудком и сердцем,
К ним из покоев своих благовонных спустилась Елена,
Схожая образом всем с Артемидою золотострельной.
Кресло изящное ей пододвинула тут же Адреста;
Мягкий ковёр шерстяной положила под ноги Алкиппа;
[125] Фило корзинку несла, драгоценный подарок Алькандры,
Умной