– Так и запишем, – сказал дядя, и, взяв папиросу зубами, он достал блокнот и что-то туда записал. Водитель побледнел, и на лице выступили капли пота.
– Давайте я, – я вышел из машины и подошел к капоту, где стоял дядя.
– Чего ты? – удивился Василь Николаевич.
– Подтолкну, – ответил я.
– Сидел бы лучше в машине, – отрезал дядя и отвернулся.
– Да я серьезно. Как видно, если не подтолкнем, то и не поедем, – вздохнул я. Дядя внимательно на меня посмотрел, а затем кивнул водителю.
– Не поедем?
– Не поедем!
– Ну ладно, черт с Вами, толкай, – и он похлопал меня по плечу. Я обошел автомобиль и стал ждать сигнала.
– Давай! – крикнул водитель, и я со всей силы уперся в автомобиль плечом и руками. Машина сдвинулась с места. Я напрягся еще сильнее и, ногами упершись в землю, толкнул автомобиль – он сдвинулся с места, что позволило мне сделать пару шагов; дальше стало легче: то ли мы с горы съезжали, то ли по инерции все пошло, но я начал бежать, толкая перед собой автомобиль. В какой-то момент мотор, отказывавшийся заводиться, выдал пару хлопков и завелся.
– Все! – крикнул водитель, и я остановился. По дороге шел дядя, улыбался.
– Гляди, какой у меня племянник! – обратился он к вышедшему из кабины водителю.
– Так точно, товарищ Гриневский.
– Я уж думал, вовсе ни на что не годен, а оказывается, сил тебе не занимать, – и похлопал меня по плечу.
– Да что уж там, – мне даже стало неудобно от его похвалы.
Мы двинулись дальше, оставляя за собой лес. Через пару сотен метров мы выехали на дорогу и понеслись наперегонки с ветром.
– А ты чем вообще занимаешься? Уж не спортсмен ли? – спросил у меня дядя.
– Никак нет, – отчего-то по-армейски ответил я.
– А кто же тогда?
– Вообще я стихи пишу, – сказал я.
– Стихи! – вытаращил глаза дядя. – Стало быть, поэт?
– Да нет, поэт это Маяковский, Есенин, Гумилёв, а я просто стихи пишу, – сказал я без ложной скромности.
– Ну что ж, доедем до дачи, там вечером за самоваром ты мне что-нибудь и прочтешь? Идет? – спросил дядя.
– Договорились, – и, согласившись на это, я начал нервничать и всю дорогу думал, что бы ему прочесть, чтоб не стыдно было.
Уже под вечер, когда солнце скрывалась за горизонтом, окрасив небо розовыми красками с желтыми отблесками, мы въехали в ворота участка. Их открыл один из военных, что стоял в постовой будке и был кем-то вроде сторожа. Мы проехали чуть вперед, а затем остановились возле военного, открывшего ворота. Дядя опустил стекло и обратился к нему:
– Как служба?
– Не жалуюсь, товарищ Гриневский, – ответил тот.
– На вот, держи, – и протянул ему три папиросы из портсигара.
– Благодарю, товарищ Гриневский, – и солдат заулыбался.
Я вышел из автомобиля, стоило ему только заглушить мотор. Дом был большой, двухэтажный, с крыльцом, колоннами.